С ама жизнь живописца похожа на увлекательный приключенческий роман. Он родился в древнем узбекском городе Самарканде, детство и юность провел в Киргизии, потом жил и учился в Москве. Знаменитый ВХУТЕИН (Высший художественно-технический институт) заканчивал по классу профессора В. Фаворского, был учеником С. Герасимова и П. Кончаловского, аспирантуру проходил при Третьяковской галерее. Был директором художественной галереи во Фрунзе. На Чукотке, в Анадыре, возглавлял региональный этнографический музей.

Алексей Васильев. Фото 60-х годов.

В победном 45-м был избран председателем Союза художников Молдавии, заново создавал Художественный музей, чья первая коллекция погибла в годы войны, а в начале 60-х стал директором художественного училища имени Репина в Кишиневе.

Картины Васильева выставлялись в самых разных уголках Союза и на разных континентах Земли. Сейчас его работы хранятся в Третьяковке и нашем Художественном музее, в Киргизии и Узбекистане, а также в Филадельфии и других городах США.

Бережно хранит память об отце Наталья Алексеевна — известный педагог, автор книги о нашем выдающемся керамисте Сергее Чоколове (серия «Мастера бессарабского искусства ХХ века», 2004). Ее перу принадлежит также монография об Алексее Васильеве (1978) и неизданные воспоминания о послевоенном кишиневском детстве, отрывок из которых мы предлагаем вниманию читателей.

Сын Ярослав Алексеевич и дочь Наталья Алексеевна могут часами
рассказывать об отце.

В превосходном папином портрете «Наташа», легкой и быстрой кистью написанном в 1945 году, все связано с историей той нашей жизни. Двор в шрамах от недавно закопанных траншей. Соседи, которые помнили, как художница Е. Малешевская, ученица Репина, жившая тут прежде, писала свои натюрморты. На заднем плане «для пятна» мама вывешивала пеленки моего братишки Ярославки, а я изображена в одежках из «американских подарков».

Кишинев стоял в руинах. Чтобы писать, как хотелось отцу, не тронутые войной окраины города, ему было выдано специальное разрешение. Окраина была рядом с нашим домом — и крутая улица Валя Дическу, и заболоченное дно будущего Комсомольского озера, и будущая остановка «Докучаева». Закат над пыльным проселком с медленно ползущей каруцей, распятие на перекрестке дорог, картины весны или осени — эти мотивы передают любовь Алексея Александровича к пейзажу Молдовы.

Но прежде была война. Земля, израненная снарядами, подбитые танки, разрушенные доты — документальные свидетельства тех лет — написаны с натуры.

У нас в дому всегда было много друзей и коллег. По вечерам собирались порисовать соседей или друг друга. Чаще всех приходили Г. Юстер, Гамбурды, С. Чоколов, К. Кобизева. По праздникам устраивали застолья. Помню винегреты, которые готовились «в складчину».

Не хватало кистей, красок, холстов. Но к тому времени у моих родителей был уже хороший иммунитет к житейским трудностям. В конце 30-х они совершили свадебное путешествие не куда-нибудь, а на Чукотку с ее трудным, суровым бытом. Результатом этой авантюры были не только крупноплановые жанровые картины отца, но и мое появление на свет. Мое раннее детство проходило на фоне воспоминаний о «голубой эмали» чукотских пейзажей, о северном сиянии, пурге, оленях и тюленях.

Отец немало путешествовал по свету с этюдником, но главным источником его творчества стала, конечно, наша республика. 50-60-е годы были для него самыми плодотворными. «Осень в Молдавии» участвовала во Всемирной выставке в Брюсселе. «Сказ о Молдавии» приобрела Третьяковская галерея. Картина «Зарастают военные тропы» (1959) стала классикой молдавского искусства.

Творческие поездки по Сибири и Крыму, Китаю и Египту обогатили и усложнили стиль Алексея Александровича. «Когда лепишь форму предмета, — записал он в своем дневнике, — надо где-то ударом кисти вдруг широким мазком, как молнией, завершить лепку».

Васильев любил пейзажи Левитана, Иванова, Коровина. В его записных книжках я нашла и восхищенные заметки о Матиссе и Гогене. Художник Игорь Григорович, ученик отца, вспоминал: «У Алексея Александровича научился я не приему письма, не манере, а главному — беззаветной его любви к реалистическому искусству, широте понимания искусства, постоянному стремлению наращивать, совершенствовать свое мастерство».

В последние дни жизни уже слабеющей рукой отец записал: «Это завещание своих сомнений, это опыт своих чувств, это боль неосуществленных произведений: Я завещаю эти мысли тем, кто мучился, тем, кто был богат душой, тем, кто был щедрым и кого обвинили в скупости:»

Хлопоты, неизбежные при подготовке выставки, снова приблизили меня к произведениям мастера. В которых все, вплоть до переплетения мазков, глубоко меня волнует.

Фото Бориса Капнина.