Дед НА вспоминает свою жизнь (4)

 

Дед Натальи Алексеевны Анатолий Ефимович Буслов с детьми. В центре будущая мама НА Таня Буслова.
Вторая половина
 1930-х годов.
Фотография подписана Наташей Васильевой

 

Детские приключения

         Старшие члены семьи куда-то ушли или уехали. С ними и Сережа, как совсем маленький. Я оставлен караульщиком с запретом выхода из дома. Что прикажите делать четырех- пятилетнему непоседе. И вот я организую торговлю. В качестве товара служат обрезки всего от чего можно отрезать. Вооружаюсь  ножницами и от всего отрезаю кусочки: от полотенца, от рубашки, юбки, пальто,  скатерти, ушко от сапога, кусочек занавески, листик от цветка. Кажется,  не  осталось ни одного предмета, который не пострадал. Зато магазин оказался на славу, пожалуй, мог бы поспорить с лучшим универмагом  Москвы. На столе, на скамейке, на подоконнике были разложены образцы товаров, и я был полон творческого вдохновения.

Можете себе  представить, что было когда  прибыли родители, как быстро мое вдохновение  перешло в  вопли о пощаде и на много лет растянулись  напоминания о моей проделке. Долго еще существовали  вещи с обрезанными кромками или вырезанными клиньями и каждый раз эти изъяны напоминали об этом случае. Это дело было 60 лет назад, но я его помню во всех подробностях,  как будто это было вчера.

            Вот еще случай. Опять я караульщиком.Соседский Петька сообщает небывалое явление — на базарной площади поставлен большущий  балаган.


Б. Кустодиев «Балаганы, 1917 год.

 На двух высоченных столбах натянут канат, а по канату ходит коза, которой подыгрывает на дудке мой отец. Я забываю, что я караульщик и мчусь с Петькой  на базар. Действительно, все как сказал Петька. И столбы, и канат, и коза только вместо отца какой-то мужик, похожий на моего родителя. Понятно я долго не мог оторваться от такого чуда и опомнился, когда уже начало смеркаться. Тут мой восторг сменился предчувствием беды и я помчался домой. Но было поздно. Отец, изрядно выпивший, сидел за столом. Произошла сцена в нынешнее время невозможная: я был избит так, что  недели две вылеживался, а между родителями все это время шла непрерывная ссора. 


Но я вылежался , ко мне возвратилась вся моя неутомимость, а домашним животным  — беспокойство. Во-первых, я заставлял собаку Трезора ходить по забору и это кончилось тем, что она до крови укусила (грызнула) меня, была побита отцом и дружба моя с ней  разъехалась. Выучка кота ходить по веревке  кончилась тем, что если только я где-нибудь попадался ему на глаза, он стрелой удирал от меня. Лошадь ни за что не хотела идти по бревну, сколько бы я ей хлеба не подсовывал. Хлеб она охотно сжевывала, но шла все-таки вдоль бревна. Все-таки я был удовлетворен, приучив к себе поросенка, который сопровождал меня куда угодно и визжал у дверей, если я был в доме.

Несколько ранее этого произошел  такой случай. Между печкой и стеной была оставлена щель  шириной  сантиметров пятнадцать. И вот в углу этой щели однажды появился писк. Мама объяснила, что у нас  завелись котята. Знать, что есть котята и не видеть  их, положение невыносимое. Однако, достать их никак было нельзя: с печки рука не доставала, с комнаты -тоже. И как я не примеривался, никак до котят дотянуться не мог. И вот, воспользовавшись случаем, когда в комнате никого не было, я задумал протиснуться в щель и достать котят. Но тут произошел конфуз. Голову я как-то умудрился втиснуть в щель, а дальше ни с места. Когда же я хотел вытянуть обратно голову, чтобы приловчиться получше — голова моя назад не поддавалась. Как я ни старался, высвободиться из щели не мог и должен  был в согнутом положении, с выпяченным задом ожидать  дальнейшей своей участи. Участь эта не задержалась. Вошедшая мать, увидев меня в таком положении, решила, что я полез за котятами, а выпяченная попка была удобным местом для назидательного шлепка. Шлепок-то она дала, но была озадачена моим горестным всхлипыванием и неестественным неподвижным поведением. Поняв в чем дело, она пробовала втянуть, я закричал от боли. Тогда пошли всякие средства, вплоть до мыла. Однако, ничего не помогало, а попавшее в глаза мыло только усилило  мои страдания.

Был вызван отец, которому, в конце концов, пришлось разбирать угол печи, чтобы освободить меня из  западни. Вид у меня, видимо, был такой, что о наказании не было разговоров. Однако, я был уже тем наказан, что долго еще носил струпья с обеих сторон головы.

             Расскажу  еще случай из их бесчисленного множества, описывать которые потребовалось бы много, очень много времени.

Дома мы вдвоем, я и Сережа — это как хозяева, и еще  человек пяток соседских ребятишек, вроде гостей. Кто-то начал и все стали подражать и соревноваться, кто с какой высоты спрыгнет. Прыгали с  погребницы, прыгали с забора,  с кладовки. Кто-то спрыгнул с сарая, но ушибся. А ведь с большей высоты спрыгивать тем интереснее. Стали подстилать. На грех мать с утра вытащила на просушку перину, подушки и еще всякую рухлядь. И вот на эти мягкие вещи мы  и обратили внимание. В конце концов,  я решил спрыгнуть с самого высокого места — с крыши дома. Это было высоко. Но раз решено, то на подстилку пошла перина,подушки и прочее, словом амортизатор был создан надежный, и я хоть с волнением, но прыгнул. Мягко, как теперь выражаются, приземлился и стал героем. Однако, другие ребята не решались прыгать с такой высоты, а я, чтобы закрепить свое геройство, полез опять на крышу и снова прыгнул с той лишь неудачей, что лопнула перина и одна подушка. Перья и пух брызнули  облаком. Это тоже было интересно, но кто-то  вспомнил, что за это попадет. И вот начались сборы разлетевшихся по двору перьев и пуха. Да разве соберешь, а чужие ребята исчезли…

Конечно, в глазах моих старших современников такое поведение было предосудительным. Отец считал  такие проявления злостными шалостями, которые можно выбить только палкой. Мать объяснила непоседливостью. Бабушка — ребячьей глупостью. А вот я не согласен ни с тем, ни с другим, ни с третьим определением. Я понимаю, что тут имело место инстинктивное стремление к развитию воли, к развитию мысли, к развитию физических и духовных сил. Это означает еще активность и любовь к жизни. Другое дело, наличие условий, дающих направленность. Ведь в смысле воспитания я был представлен сам себе.  Мне только долбили, что я должен уважать и слушаться старших. А за что уважать, почему слушаться   я не понимал, а само собой это как-то  не получалось. Братья, — старший Федя и младший Сережа, — были послушными не потому что они понимали, а потому, что эти старшие были для них авторитетными лицами и быть может потому, что они до смерти боялись розги. А я этой авторитетности не чувствовал, а  если мной что-либо овладевало, то я забывал не только о розге , но и всяком бое.

               Выпукло стоит в памяти случай поимки  строившейся пчелиной семьи. Был прекрасный солнечный  день. На пасеке носились ароматы цветов, деревьев, меда. Легкий ветерок шелестил  листья осиновой  рощицы, расположенной в низине около пасеки. Он особенно  звенел в хвое  сосен. Деревенскому ребенку  такие картинки обычны и они только располагают к умиротворенности. Но сейчас, вспоминая эту полянку, я физически ощущаю благодать этого дня.
Дед мой, взявший меня на пасеку, отлучился к леснику, который приходился нам какой-то родней, поручив мне прибежать за ним, если пчелы начнут виться у какого-нибудь улья.
Я уже знал, что делают,  когда роятся пчелы и как они начинают шуметь и виться перед выходом  матки.
Однако, то ли я задремал, то ли не доглядел, но внезапно столкнулся  с фактом, что пчелы поспешно покидали улей, и не успел я глазом моргнуть, как густой пчелиный  клубок отделился от улья. Надо было  осадить рой. Воды под рукой не было, тогда я стал засыпать рой песком и настолько удачно, что метров через пятьдесят  матка, а с ней и вся семья  гроздью повисла на ветке.
           Следует думать, что в людях бывает что-то природное, какая-то такая сметка, которая дается и ребенку в моменты, требующие быстрой  сообразительности — почти интуиции.

Словом, один момент потребовался. чтобы домчался до избушки, схватил приготовленное для таких  случаев лукошко с холстиной и нож и вновь очутился у роя. Подставив лукошко, я начал срезать  ветку, но это не удавалось. А ветку трясти тоже нельзя — можно стряхнуть рой. И вот тут мне и досталось. Я был в штанишках и рубашонке. Тело во многих местах было открыто. Пчелы были обозлены песочной баней и понятно, они меня облепили, всаживая свои жала и в руки, и в живот, и в спину, и в лицо. Но чувство обязанности не упустить рой  было так велико, что ветку все же я отпилил, пчелиную гроздь посадил в лукошко и закрыл холстиной. Только теперь я  почувствовал,как меня отделывают пчелы. Отбиваясь от них ,я дотащил  лукошко до избушки и начал кататься  по песку. От пчел я, наконец ,отбился, но от этого мои мучения  не уменьшились. Все ужаленные места быстро стали покрываться опухолями и, особенно, лицо. В очень короткий срок я перестал что-нибудь видеть. Все тело нестерпимо стало зудеть и мне ничего более не оставалось, как горько плакать, да изо всех сил звать деда. Прошло с час времени пока возвратился дед. Он был восхищен моим поступком и, обычно малоразговорчивый, скорее суровый, чем приветливый, он мне присваивал такие эпитеты, какие от него, вероятно, никто и никогда не слыхал: и внучек мой, и деточка, и умница, и еще что-то такое  и так сердечно, что мне сразу стало легче. На глаза положил мне два  пятака и от их холода  вскоре образовались  щелки, через которые я увидел божий свет. В награду за подвиг я получил большой кусок хлеба, на который было положено столько же сотового меда. Порция была так велика, что после этого угощения я не мог смотреть на мед лет десять.

Расскажу, кстати, еще о некоторых  практических уроках по бортничеству. 

Бортничество.

Как-то, отправляясь за сбором меда, взял отец и меня. Вообще, я усиленно натаскивался на всякие   работы в  возрасте шести-восьми лет.Девяти лет я оставил родину и связь с сельским хозяйством  была прервана.

Так вот, поездка была  в лес, в Концы. Мы долго колесили по лесу, последам только отцу известным, пока подъехали к высокой  сосне, на которой находилось три или четыре улья. Под ульями  на высоте 8-10 метров был устроен подкор, т.е. платформа из пластин для того, чтобы медведи не могли добраться  до ульев и до меда. Всем известно, как любят медведи лакомиться медом.


             Но меры предосторожности принимались не только от медведей, но и от людей, большинство  которых тоже не прочь покушать медку. Поэтому и деревья выбирались подальше от людей и всякие приспособления  тщательно прятались. Отец, оставив лошадей, ушел в глубь леса и принес тонкую длинную ель, обрубленные сучья которой служили ступеньками, а все дерево -лестницей. Приставив  эту лестницу верхним концом к подкору, отец, с кадкой за плечами, ловко взобрался на помост,раскурил тряпку, дым которой  пчелы не любят, открыл первый улей, осторожно вырезал соты, закрыл его, открыл второй, а затем и третий. Проверив хорошо ли закрыты ульи, отец спустился вниз и ,сняв кадушку, оказавшейся  полной тяжелыми сотами, переложил  мед в кадку побольше.Затем отнес обратно свою  импровизированную лестницу в чащу, тщательно спрятал ее и мы поехали дальше.

Знаете ли, надо иметь хорошую память, чтобы находить в лесу сосны со своими ульями. Для меня было непонятно, как это отец находит свои  пасеки, однако через полчаса мы были у другого дерева, уже без подкора, а под ульями дерево было оббито листовым железом. Это так же защита от мишек. Отец, указав на железо, сказал: смотри, медвежьи следы. Действительно, на железе были видны царапины от когтей зверя. Здесь, чтобы добраться до ульев, применен  другой способ. Через сук, находившийся выше ульев, была ловко переброшена веревка. Этой веревкой к тому же суку была подтянута клеть, так называлась  система блоков, при посредстве которых на люльке можно легко подняться до верхнего блока.

Поднявшись до уровня  первой пары ульев, установленных на крестовинах,люлька прикреплялась к улью, и, как и в других случаях, пчелы подкуривались,вырезались соты и складывались в кадку, привязанную к люльке. Затем люлька перемещалась к другому улью, потом люлька подтягивалась к верхнему улью, после чего, осторожно отпуская веревку, отец постепенно снижался до земли. Клеть освобождалась обратным порядком, свертывалась и занимала свое место на телеге.  Мед перекладывался и мы ехали дальше.

Так в старину собирался мед диких пчел, для которых подставлялись ульи. Теперь этот вид  бортничества вряд ли где-то сохранился. В настоящее  время неуклюжие и тяжелые колоды заменены рамочными  ящиками,  легкими и удобными для перемещения их с места на место, удобными для выемки меда. Да и пчелы какие-то ручные. Видел я на выставке — открывают крышку, перемещают рамки, а пчелы и внимания не обращают.

           Незамысловато и не так трудно собирать мед. Но обеспечение этого дела ульями, расстановка их по деревьям -это уже требовало много труда. Во-первых, нужно было добыть колоды. Не всякое дерево было пригодно , чтобы из него вырезать колоду. Для улья колода  должна быть без сучьев, не должна  поддаваться атмосферным изменениям — не должна трескаться и т.д. Поэтому, пчеловоду долго надо ходить по лесу, чтобы выбрать подходящее дерево. Потом его надо спилить. Обычно корневая часть непригодна для улья. Значит надо вырезать колоду из средины. Не всегда получалось от дерева две колоды. Затем надо, чтобы колода высохла. После этого в ней пешней (долото с длинной ручкой) выдалбливается пространство, достаточное для  размещения большой пчелиной семьи со всем ее хозяйством. Помещение надо завощить. Дальше надо найти подходящее дерево для установки. Дерево должно находиться в недалеком расстоянии от лесных полян,перелесков и от луга, где пчела может брать взятку (нектар). Подыскивается дерево, имеющее на требуемой высоте крепкие сучья, на которые можно установить улья. Сучья на расстоянии 70-80 см от ствола обрубаются. Теперь остается самое сложное и трудное дело: поставить улей на место. Хорошая колода может весить до 20 пудов (320 кг А.Б.), а поднять ее надо иногда метров на двадцать. Здесь без механики не обойдешься, а механика довольно сложная.

Участвовать в подъеме улья мне пришлось. Часа в три утра разбудил меня отец.Сборы были коротки. Захватив скибку (кусок)хлеба, я выскочил на двор. Лошадь была запряжена , на возу находилась колода,куча веревок, пальто, сумка с пищей. Отправлялись втроем: отец, мой брат, лет шестнадцати Федя  и я.  Мне было немного больше шести лет.


Переправившись на пароме через  Днепр, мы поехали  по знакомому мне пути по направлению к пасеке дедушки. Не доезжая  до нее, свернули вправо в лес и, примерно, в полуверсте, подъехали к облюбованной  отцом высоченной сосне.

Лошадь распрягли и, спутав, пустили кормиться. Общими силами свалили на бок телегу и весь груз оказался на  земле. Телегу откатили  в сторону и сняли одно колесо. Затем на видном месте, метрах  в десяти-пятнадцати от дерева, была срублена елочка. Ствол от коры был очищен и на него одели колесо,    послужившее в дальнейшем воротом. К сосне был привязан блок, сквозь который  была продета  веревка. Способом, выше рассказанным, отец  поднялся к суку, находившемся метра на три выше места установки  улья,и там тоже привязал блок. Нужно было подать отцу, продетую сквозь первый блок веревку. Для этого, привязав к тонкой бичеве груз, Федя пытался забросить ее на сук с верхним блоком, но это не удавалось сделать. Пришлось отцу спускаться вниз, а Феде на это время  пришлось ретироваться, чтобы  не получить порцию веревкой.

Поднявшись вновь к верхнему  блоку, отец продел через неготу же толстую  веревку и конец ее стянул до земли. Петлей этого конца была захлеснута верхняя часть улья, а чтобы петляне сорвалась, в высверленное   раньше углубление, забили колышки. После этого другой конец веревки был намотан  на ступицу колеса и мы приступили к подъему колоды. Вставив колья между спицами колес, мы начали ходить вокруг  ворота, веревка натянулась и колода отделилась от земли.

          Вот я нарисовал нашу механику ( см.рисунок). Рисую я плохо, пропорции и масштабы не соблюдены, но все же должно быть понятно.

Когда колода была поднята на уровень подготовленного сука, отец опять на своей клети  поднялся  к висевшему улью, прикрепив люльку к дереву и, захлестнув веревку за дерево  и придерживая другой конец  через петлю,стал подтягивать колоду к дереву. Нам было приказано потихоньку слабить ворот.Это было  очень трудно. У Феди сил было не так много, а у меня и подавно. Но все обошлось благополучно: упираясь  всеми силами в рычаги, мы, под их давлением  медленно отступали, а колода садилась именно так как это требовалось  нашему отцу-инженеру. Я не помню, как он там укрепил улей, нам же воротом пришлось поднять ____________  плаху, которой был прикрыт торец (верх) улья. Отец же еще раз поднимался вверх, доставив дверку и другие принадлежности. После этоговерхний блок был отвязан, нижний тоже. Колесо водворилось на место и мы засели с великим удовольствием  и аппетитом уплетать сало с хлебом и луком.

            В общем эта операция заняла у нас весь длинный летний день, т.к. домой мы возвратились вечером  после пригнанной с поля коровы.

Ловля рыбы

            Надо  думать, что не бесследно прошла эта наука, это знакомство с механикой  и раннее участие в  производительном труде. Что-то оставалось и пригодилось в дальнейшей жизни. Этот детский труд не был обременительным, т. к. был разнообразным, а потому и интересным. В самом деле.Вот я с отцом на пару  добываем на обедрыбу. 


(На картине изображены мужики, похожие на Толстого и Репина…..ЯВ)

Большой, сильный мужчина и ребенок ловят бреднем рыбу. Я, надуваясь изо всех сил, тяну крыло бредня по берегу. Отец, по горло в озерной воде, тоже нетак — то легко, тянет свою часть. Ему трудно, так как водяные  растения — кувшинки, ряска и другие — густо тянутся из глубины на солнышко. Но мы оба знаем, что через десяток, два десятка шагов я придержусь, отец завернет к берегу и посмотрим на свою удачу. Можносказать нас удача не избегала, и приятно было любоваться на жирных линей илиюрких щук, попадавшихся в сеть. Да и то, что обед я сам добывал где-то и как-тозапечатлевалось.

             Хорошо бывало на сенокосе. Лугабыли тучные, заливные. Это ничего, что надо было или ворошить или подгребать сено к копне, или даже приятно было, сидя на коне, волочить копны к стогу. Это ведь был  труд, но такой труд, к которому просились руки. А сколько разных случаев. То срежут косой змею, то откроется гнездо, то заняться ловлей щурят, то бултыхнуться в прохладное  озеро и под берегами таскать раков. А раковводилось у нас неимоверное количество. Да какие раки — в две детские четверти.Наловишь  ведро  раков — это закуска после полдника всейсемье. Тебя и похвалят, а мать прижмет и поцелует. Ну, что может быть слаще такой ласки и такого труда. Не единым хлебом сыт человек, и наша семья использовала  всякие возможности. Помимо пчеловодного дела — дед, а от него и отец,занимались рыбной  ловлей. Рыбы раньше водилось  много. И в половодье на заливных быстринах  нами ставились  жаки, сети и другие орудия лова. Приятно было на утлом челноке объезжать с отцом места расстановки  сетей и выбирать улов в челнок. Привозили иногда по два мешка рыбы. Ели сами досыта, объедались соседи и прискапливалась рыба впрок. Несмотря на наше скромное хозяйство, ели в общем, мы неплохо.

             Мать была замечательная огородница. Вспоминается сравнение.

Неподалеку от нас жила старуха и звалась она Евмениха. Она была очень толстая. Говорили, что о какой-то болезни. Так вот в  нашем округе говорилось, что у Буслихи кочаны как у Евменишки  жопа. Действительно, некоторых кочанов, тыкв (по нашему  «гарбузов» ) я поднять не мог.

             Благодаря труду матери, отец на огороды не заглядывал, считая это дело ниже своего достоинства. У нас круглый год не переводились: капуста, иногда с замечательными  яблоками, огурцы, свекла, морковь  всегда были в достаточном количестве. Это помогало при  бесхлебице. Земли  было мало, была она плохая, навозу не хватало хорошенько удобрить, поэтому на хлеб мы не налегали. Зато благодаря обилию овощей и картофеля, мать могла держать корову, трех-четырех свиней, пару  овец. Сало было у нас всегда, молоко тоже. Добавить надо рыбу, которая часто бывала на столе, грибы .

Грибы — это особая статья. За грибами ездили всей семьей раза три в лето. Насаливали и насушивали  на целый год. А  часть продавали. Как ни странно, а отец  каждую зиму, совместно с другими мужиками,возил один раз в год в Киев рыбу и другой раз грибы. Это что-то около четырехсот верст и, значит, было выгодно.


Поездка занимала около двух-трех недель. Ну, понятно, привозились и подарки. Правда, отец был скуповат на них. Он считал, что лучше выпить полштофа сивухи, чем одаривать семью всякой чепухой.  Приятны были не только подарки, но и продолжительное отсутствие  отца. Без него мы мы чувствовали  себя многосвободней.

            Обычно с началом зимы мать садиласьза куделю.  Сучились нитки. Приходили соседки. Шли оживленные  разговоры, аиногда и песни. Песни я очень любил. Так бы и слушал всю ночь. Но далеко до  этого глаза смыкались и сон одолевал натрудившееся за день тело. Но, странное дело, когда бы я по своему  делу не просыпался, я всегда видел мать за работой. Беспрерывно крутилось веретено, сучилась  бесконечная нить и я вновь засыпал пригретый теплом печи.


вставка

Ручное прядение было очень медленным. Обработанное льняное
волокно — кудель — привязывалось к верхней части прялки — лопасти, а на сиденье прялки — донце, установленное на лавке, садилась пряха и левой рукой осторожно вытягивала из кудели нить, скручивая ее при помощи веретена. Сколько нужно было ловкости и терпения, чтобы нить получилась тонкой, ровной и прочной: чуть потянешь, сильнее — она оборвется, а чуть слабее — будет слишком толстой или неровной. Вытянув нить достаточной длины, пряха сматывала ее на веретено, и повторяла всю операцию сначала. Самая искусная пряха, работая от зари до зари, могла напрясть в день не более трехсот метров пряжи. А чтобы получилось хотя бы 15 метров ткани, нужно было изготовить не менее 20 тыс. метров пряжи!

***

           Примерно с середины зимы в избе  собирался ткацкий станок — кросны. И начиналось неутомимое  беганье челнока, стук берды, поскрипывание ремизок  и медленный рост ткани. При скупом освещении      3-х  или 5-ти линейной  лампочки надо было иметь  хорошее зрение,чтобы во время заметить обрывы, узелки и т. п.


Трудно себе представить, какая должна  была быть неутомимость  матери, чтобы наткать столько холста, чтобы его хватило  на круглый год или на продажу, чтобы купить ситца.

           К началу огородных и полевых  работ ткачество заканчивалось.  Там, в дальнейшем, предстояла  еще замочка холстов и отбелка на солнце.

            Весна круто изменяла наш быт. Из избы изгонялся теленок, из-под печки изгонялись куры. Кросна  выносились, изба проветривалась и начиналась подготовка к пасхе.

Женская часть бралась за скребки. Вся накопившаяся за зиму грязь, копоть выскабливались с ожесточением, с кипятком. Шло поголовное избиение тараканов, прусаков клопов, сверчков и всякой другой нечисти.

Мужская часть бралась за дворовые работы, вывозку навоза на огород, на картофельное  поле, на поле под хлеб. Моей обязанностью стала вывозка навоза. Первый раз отец покажет, где надо сваливать, а  затем ему надо было наложить на телегу навоз, а мне  вывезти на поле и сбросить кучей или на ходу крюком, это  было утомительней, зато туда и обратно я сидел на телеге и управлял своим четырехногим мотором,  распевая песни. Конечно, не все так гладко шло. Бывали и происшествия. То бывало крюк сползет с  телеги, то вожжи замотаются на спину, то в сбруе что-нибудь разладится. Бывали тут и шлепки, бывали  тут и слезы. Аня мне напомнила, чтобы  я записал свою шалость едва  не стоившей мне серьезного  увечья. Дело было на страстной  (последняя неделя перед пасхой). В доме шла предпраздничная  суета. Что-то там жарили, варили, пекли и мы с младшим братишкой Сережей  положительно мешали. Нас выгнали из хаты. Без дела я быть не мог. Что же делать? Вот идет по двору большая свинья — матка, за ней целое  стадо поросят. А не прокатиться ли на свинье? Очень интересно.


 Сказано — сделано, и я уже  на свинье. Но я многое  не предусмотрел. Во первых она захрюкала, завизжала и завертелась на одном месте, с явным желанием меня сбросить. Но на ней была  густая добротная щетина и я удержался.Торжество было недолгим: свинья стремительно бросилась в калитку, скакнула через порог, а  я, завалившись набок, с размаху ударился  виском об шулу (воротный столб)и потерял сознание. Свинья же, сбросив меня и перескочив  обратно через порог,  бросилась на меня бездыханно  лежавшего у ворот.

Сережа поднял неистовый крики выбежавшая мать спасла меня от разъяренной свиньи. Ну, облили меня водой и я раздышался . Раны мои были перевязаны и я не без гордости показывал соседским ребятишкам свою забинтованную голову.

Как все же мне свинья отомстила, я расскажу ниже.

 

Продолжение следует        111  222  333

Добавить комментарий

Войти с помощью: 

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *