У моего отца, художника  А.А. Васильева, была хорошая привычка, выработанная смолоду, — вести дневники. Назначение их — творческая работа, на которой он был постоянно сосредоточен. «Необходимо подвергать ее самообсуждению… — это задача дневника», — записал он.

         Точнее, все-таки это были не дневники, а записные книжки, в которых он, будучи художником, хорошо образованным  в теории и истории искусства, философствует, порой модулируя и его развитие, и существование в своем времени.

          Читая эти записи, я нахожу их современными и для нас.

           Например: «Когда рассматриваешь все, что создано в искусстве, связанное  с жизнью, — видишь, как все этапы его борьбы  тесно связаны с борьбой и историей наций… Национальных  же проблем развития искусства не бывает, как не бывает национального  землетрясения. А национальное искусство было, есть и будет, т.к. оно отражает исторические  и другие особенности наций, но это искусство существует потому, что не может не существовать, а не потому, что есть «национальные проблемы развития».

             Короток и прост прогноз художника на ХХI век — «Искусство будет таким, каким будет человек».

             А каким же  человеком был  Алексей Александрович Васильев, проживший 68 лет в ХХ веке, и какая была его творческая жизнь, большую половину которой он отдал  Молдавии? Об этом я написала в своей книге о нем, вышедшей  в Кишиневе в 1979 году. Теперь расскажу на страницах  «Ларца».

             В апреле 1941-го года отец записывает в дневнике: «В перспективе  год напряженной  работы.  Казалось бы, что все должно быть собрано — мысли, чувства, быт, но отчего такое  беспокойное состояние? Почему думается не о моей теме и живописи, а о грядущих днях ужаса, крови, страданий и неизвестности?»

            В мае этого же года Комитет по делам искусств  СНК СССР направляет А.А. Васильева в Кишинев. Он назначается начальником  ИЗО  Управления по делам искусств при СНК МССР.

            Кишинев оказался маленьким городком, обнесенным плавными холмами. Цвели липы. В патриархальных  двориках в медных тазах кипело вишневое варенье.

             Алексей Александрович познакомился с художниками-бессарабцами В. Окушко,  Ш. Коганом, А. Бальером, М. Гамбурдом, К. Кобизевой. Эти приятные, образованные люди встретили его с радушием. Ученица Репина  Е.М. Малешевская  любезно пригласила отца остановиться в ее мастерской. 

              Жили тогда на улице Купеческой, в двух небольших комнатах дома  Евгении Марцелловны Малешевской, которая умерла в 1942 г. Ее добрая тень сопутствовала нашему интересу к этой независимой и хорошей художнице. Папа нашел ее могилу на Армянском кладбище.

             По вечерам у нас частенько собирались Чоколов, Гамбурды, Кобизева, Юстер и другие художники — порисовать или вскладчину отметить какой-нибудь праздник.  Уютный огонек керосиновой лампы, потрескивание дров в печи разогревали самые задушевные разговоры. Почти невероятно для тех лет звучали рассказы о Париже, Брюсселе, Бухаресте. Но с таким же интересом слушали и папины воспоминания о Средней Азии, Чукотке, Москве, об одном из его учителей — великом мудреце и мастере  В.А.Фаворском. 

             Позже в папином архиве  я обнаружила  ВХУТЕМАСовскую газетенку, где в маленькой заметке резко осуждалось  поведение студента III-го курса А. Васильева, единственного выступившего на общем собрании в защиту своего  учителя. Это были тридцатые годы. Великий мастер был в опале.

            В сороковых же годах папа пригласил к нам бедствующую семью преподавателя ВХУТЕМАСа, тоже опального Р.Р.Фалька, которого многие тогда сторонились. Он очень ценил этого высокообразованного  художника за уникальные колористические гармонии, хотя в целом его искусства  не принимал.

Р. Фальк  Этюд.  Пригород Кишинева

(Из коллекции А. Васильева)

            Из всех вхутемасовских  учителей ближе всего ему в будущем оказался Сергей Герасимов. Его тихая и скромная  живопись, его тонкое и острое настроение пейзажа, перекликаясь с поэтической прозой Паустовского, были созвучны папиному внутреннему устройству. Так же, как и поэзия серебрянного века,  впитанная на знаменитых диспутах  в Политехническом музее.

             В 1945 г. на 1-м съезде  художников республики Васильев был избран председателем (руководителем этой творческой организации он избирался  трижды).

             Алексей Александрович  энергично берется за дело. Благодаря его заботам Художественный музей был вновь создан  и открыт через два месяца после войны. Он принимает самое активное участие в востановлении художественного  училища, художественных  мастерских и художественного фонда.

             К сюжетам войны отец на протяжении жизни возвращался часто. Это были «Заложники» (1844г.),

«У могилы героев» (1944), «Рыбницкая трагедия»(1954), «Зарастают военные тропы» (1959), «Дорогой подвига» (1973),  «В партизанском лесу» (1975).

             Только по этой теме можно проследить, как все большее место в его творчестве занимает пейзаж.   В отличие от первых его значительных  произведений, материалом для которых ему послужила Чукотка. Она была свадебным путешествием моих романтических родителей. В  Анадыре папа  заведовал краеведческим  музеем, построенном из разбитой  американской шхуны, мама преподавала в школе  биологию и географию.

             Алексей  Александрович писал природу, портреты молодых людей, шаманов, детей и даже собак. Его интересовали  люди, история и быт чукчей.

            Конечно, он съездил в Уэлен на ярмарку… Дело в том, что самые первые его и нереализованные впечатления  были связаны с родным городком Пишпеком, жизнь которого, казалось, сосредоточилась  на небольшом, но жарко и пряно кипевшем базаре. Чего там только не было!.. Пестрые ковры и блестевшая на все лады медная утварь, орущие, обреченные на плов, бараны, яркая, всех цветов и оттенков, среднеазиатская снедь вперемешку с полосатыми халатами потных продавцов и покупателей.

         Разве можно было, наблюдая почти ежедневно всю эту живописную красотищу, не стать художником?          Ему по-прежнему  нравилась суетливая красота этих сборищ. Но чукотский базар оказался антиподом пишпекского… Что за товар? — собачьи упряжки, олений мех, моржовый жир, шаманские бубны, расшитые торбаза… Прилавки — нарты. Продавцы и покупатели в праздничных кухлянках. Ярмарка собрала родственников  и друзей из далеких и труднодоступных стойбищ. Слабое солнце и белое бескрайнее безмолвие.

         Припоминая же киргизскую мощную красоту  освещения, отец не удержался , прибавив света в своей «Чукотской  ярмарке». Когда он показывал эскиз к ней в Москве на заседании худсовета,  А.Пластов, похвалив, заметил, что солнце не северное — «Это сумятица, базар тут есть, но т.к. зима, то колорит слишком нарядный для зимы». А  А.В.Куприну  произведение  понравилось — «…в смысле экзотики».

            Эта картина принадлежит музею народов Севера в Москве. А две других — «Чукотские комсомолки» и «Из тундры» — были закуплены Филадельфийским  музем искусств. Картины решены крупноплановой  композицией  с желанием показать ближе этот чудесный типаж. Для отца это было первым крупным успехом.

           Судьба отвела ему для Молдавии гораздо больше времени, и впечатления от этого нового для себя края он начал искать совсем рядом с домом. В районе будущего Комсомольского озера, нынешней остановки «Докучаева», за Армянским кладбищем, на Валя Дическу.

            Одинокая женская фигурка, распятие или медленно ползущая каруца  создавали в них тоскливое  настроение  пыльной послевоенной провинции. Это были «На окраине Кишинева», «В старой Бессарабии»,

«Вечер», «Сумерки», «Ветренный день» и многие другие.

А. Васильев В старой Бессарабии

А. Васильев Дорога

            Отдал папа дань и местному базару — «На кишиневском базаре после войны» (1946г.). Но это был голодный базар,  с вынесенными сюда последними ценностями — чудесными молдавскими коврами. Но где покупатели? Больше он его не писал. А в свою мастерскую ходил только через базар, неизменно любуясь его живописностью.

           И все же  к этой теме он еще раз вернулся… В 1970-х годах, за границей, «Сенегал. Улица в Дакаре».

Бесконечные лавочки, пестрая яркая толпа, белые халаты, тюрбаны… Как  же от Чукотки до Сенегала  изменился изобразительный  язык художника!.. Пластика, фактура, лепка… Палитра стала светлее, ярче, богаче.

           Наиболее плодотворными в творчестве отца были 1950 — 1960-е годы. К этому времени он объездил Молдавию вдоль и поперек. Картины «Кодры», «На колхозной  птицеферме», «Ранняя весна», «Вечер в Леушенах» и многие другие почти полностью написаны с натуры. Больше всего его волнуют осень и вечер.

            Пейзаж «Осень Молдавии», написанный в Ваду-луй-водах, экспонировался на Всемирной выставке в Брюсселе. Эта работа, по-моему, раскрывает целомудренное чувство поэтического трепета перед красотой  природы.

А. Васильев  Лес в Каприянах

             Теперь, хорошо зная Молдавию, собрав большой этюдный и зрительный материал, он часто создавал свои произведения, не выходя из мастерской.

             Интересно было наблюдать этот сложнейший поединок художника со своим произведением. Начиная его, папа был необыкновенно рассеян, забывал все наши просьбы и не узнавал никого на улице.

Голова занята только своим замыслом, своей жар-птицей… Как ухватить этот мираж, и, обдирая руки, перетащить  на холст? А он уже дожидается на мольберте, хитро протонированный в помощь будущему колориту. Наконец, с эскиза тоненьким угольком,кружевной вязью переносится рисунок.

              Самый важный — день первых мазков… Они обязательно должны быть удачными. Именно они послужат  не только камертоном, но и определят весь последующий ход работы. В это время хорошо побродить по столичным музеям. Зарядиться, настроиться.

              Папа волновался, нервничал, подавляя возникающие из-за пустяков  раздражения.

              Настает день…

              Кисть — шпага, палитра —  щит…

              В какие-то доли секунды, несколькими взмахами кисти на холсте расцветает золотое чудо — желтая  мальва.

              Теперь нужно посидеть и, внимательно глядя на холст, продумать тактику будущей борьбы.

               До конца работы будут пройдены у картины сотни километров, будут применены десятки хитрых приемов, а потом: «… когда лепишь форму предмета, надо смазать второстепенные места и вдруг ударом  кисти, широким мазком, как молнией… завершить лепку, — записал художник, кончая работу над картиной

«Утро Молдавии. Детство» (1960).

               Мне всегда льстило папино приглашение посмотреть, как продвигается очередная работа. Я поднималась к нему на мансарду, в оскорбительно-маленькую мастерскую без всяких удобств.Там не было  даже воды и отопления.  (А.А. Васильев работал в этой мастерской  15 лет. Зимой он писал дома.)

Но именно там он написал «Сказ о Молдавии» (1965), в маленьком уголке которой, кажется, сконцентрирована вся ее своеобразная прелесть. Картина была приобретена Третьяковской галереей.

               Анализируя  своеобразие индивидуального почерка Васильева, искусствоведы и, в частности,

К.Д. Роднин, отмечали в нем сходство с «импрессионистической манерой». Да, он изучал эти приемы, но круг его симпатий и пристрастий в искусстве был несравненно шире. Во-первых, это было русское  искусство . Он писал: «… Около Врубеля  вы будете молчать. Говорить по поводу его произведений вам покажется неуместным еще и потому, что будет трудно передать сложность ваших ощущений, вызванных его неповторимыми картинами». О Гогене: «Он поэтичнее натуры  и вместе с тем его не существовало бы  без нее. Он взял у нее больше, чем она имела, ибо он прибавил к ней себя». Около  «Страшного суда»  Микельанджело — » Это он (М) возносится и низвергается, это он судит, прощает и наказывает. Это его  обрекают на муки… Я думал о крушении мира, о гибели человечества, о возмездии за океан слез и крови».

              Его записные книжки после посещения Эрмитажа, Лувра, Ватикана… ломятся впечатлениями от шедевров мирового искусства. Оно и вооружало  отца против абстракционизма, именно поэтому он его не принимал.

               Но, тем не менее, однажды он записывает : «…нельзя отрицать в искусстве  абстракционизма — музыкальности  цветовых решений, эмоциональности в чистом  виде передаваемой через стилизацию, деформацию  и ритмику». Это был спор с самим собой.

               Отец писал свои пейзажи в Крыму и Карпатах, Китае и Египте.

                В 1959 году, то есть после разоблачения Сталина, папа вступил в партию. Но образ Ленина оставался незыблемым. Побывав в Сибири, в местах его ссылки, художник написал серию неплохих  пейзажей, которые дают представление  о новом для него крае.

                Но именно Молдавии посвящены его лучшие произведения, каждое из которых — признание ей в любви.

А. Васильев Село Шушенское. Набережная.

А. Васильев  У подножия Саян

                Будучи членом комитета по Госпремиям республики, членом правления общества «Знание», входя в общественный художественный совет города, он устно и в печати беспокоится об его озеленении, реконструкции и сохранении памятников старины. Персональные выставки, Всемирная, Международные,   Всесоюзные, республиканские, звание… Книги, статьи, телепередачи…о нем, а также его собственные  статьи и выступления перед большими аудиториями, принесли ему  популярность, уважение, авторитет.

               Но он никогда не страдал самомнением, а порой испытывал мучительные сомнения в своих силах. Незадолго до смерти он писал своим друзьям: «Наверное, старым становлюсь. Выбрасывает жизнь за свои границы, за пределы жизненных ритмов, привычных режимов, былых увлечений. Тянет к вечности, к покою, к большому искусству. Если не суждено творить вечное, так ведь можно любоваться им в творении  других. И все равно сижу ежедневно за мольбертом…»

              25 марта  1975 года  папы не стало. В будущем году ему исполнилось бы  90…