Сайт НА заканчивает публикацию монографии Натальи Алексеевны «А.А. Васильев». Монография посвящена творчеству ее отца, которого она бесконечно любила и уважала.
Это ее была первая искусствоведческая монография. Вторая, посвященная другому замечательному художнику Молдавии и Молдовы Сергею Семеновичу Чоколову, уже была опубликована на сайте НА (см. здесь).
Заключительная часть монографии «А.А. Васильев» говорит о последнем периоде жизни и деятельности Алексея Васильева.
Обращаем внимание на концовку монографии, в которой затрагивается педагогическая тема.
В 1965 -1966 годах побывал в Сибири… К своей поездке в Красноярск, Минусинск, Шушенское Алексей Александрович тщательно готовился… Отец поехал в Сибирь с искренним интересом и волнением. Он писал домой: «Интересные письма будут из Шуши, я даже волнуюсь от предстоящей встречи с когда-то далекой, дикой Сибирью каторжников и политических ссыльных». Путевые впечатления настраивали на поэтический лад: «…а какие берега! Какая река! Какие пейзажи! Все хочется писать только с восклицательными знаками…». Место же ссылки выглядело теперь совсем иначе: «Вот уже второй день — я в Шушенском, — писал он. — Первые впечатления могут быть ошибочными, но они довольно определенны: от старого Шушенского осталось не так уж много. Когда-то в селе не было ни одного дерева, а сейчас все село… утопает в зелени…» Быстро наладился привычный ритм этюдной работы: «…в 6 часов утра я уже сижу на берегу реки Шуши и пишу этюд с единственной «улицы», которая отдаленно напоминает старую, давнюю навозную Шушу…» Определились и основные задачи поездки — «… писать только мемориальные хаты — я не хочу. Задачу перед собой я ставлю скромную — написать черновые этюды, по которым начать картину или картины… Этюды все будут, вероятно, односеансные, с завершением и доработкой дома». Трудность работы в Шушенском состояла в том, что приходилось постоянно реконструировать облик нового благоустроенного села. «Мне не хочется писать современной Шуши, и я нашел в музее старые фотографии и пишу старую Шушь, проверяя в натуре по остаткам колорит. Пишу с натуры только то, что осталось от села и дошло до нас нетронутым (это пока!)». Натура подсказывала и настроения, наиболее типичные для образа старого, бедняцкого села. «Вчера шел дождь весь, и мне показалось, что Шушенское было таким, как в старые времена — грязным, темным, мокрым и холодным…»
В последних письмах домой Алексей Александрович писал: «Если суммировать мое пребывание здесь — можно сказать, что поездка была удачной, хотя этюды, почти все, требуют доработки в мастерской, но главное — это собран материал для картин о Шушенском, главное — это богатые впечатления о неизвестном ранее крае, это новые знания»./ Цитированные письма датируются 17, 20. 25 июля и 5, 10, 12,17 ,25 августа 1966 года./
И вот, наконец, отец — долгожданный, очень оживленный, загоревший и уставший приезжает после своего творческого путешествия домой.
Мы с нетерпением ждали возможности посмотреть многочисленные этюды Алексея Александровича. По сложившейся в семье традиции все работы демонстрировались обязательно в рамах, в спокойной праздничной обстановке. Папа к домашнему просмотру готовил, как было заведено, удачные этюды. выставляя их по одному. Затем садился в свое кресло и внимательно всматривался в работу — дома она выглядела по-новому. Постепенно вся комната была уставлена этюдами. Экскурсию по импровизированной выставке Алексей Александрович сопровождал увлекательными рассказами о своих впечатлениях.
Квартира как бы заполнялась суровой сибирской природой с ее свежим ветром, дождливыми днями и сельскими деревянными избами. Бросалось в глаза разнообразие совершенно нового усложненно-серого колорита работ, цельность и свежесть живописи. В пейзажах различались две темы «мемориальные дома, написанные почти полностью с натуры, в том виде, как они сохранились, и старое Шушенское — место ссылки, для реконструкции которого он использовал не только натуру, но и музейные документы, воспоминания жителей села.
В этюдах старого Шушенского одновременно со сбором натурного материала шли поиски достоверной образности. Много работая с натуры, Алексей Александрович умел хранить в памяти мельком замеченное настроение природы, а затем добиваться воспроизведения виденного или задуманного. И.Григорович в своих воспоминаниях рассказывает такой случай: «Не уважал он пейзажистов, слепо привязанных к натуре, безуспешно пытающихся угнаться за ее изменчивым обликом». «Нет, нет, все изменилось, я больше писать не буду», — шутливо изображал он одного из своих пожилых коллег, отказавшегося продолжать работу, хотя погода по существу не изменилась. «Каждый сеанс у такого «мастера», — говорил он , — просто очередной этюд на одном и том же холсте…»
Таким образом, несколько этюдов под названием «Село Шушенское» — уже в работе с натуры претерпевшие изменения и законченные дома, без натуры, — сохраняют в себе прелесть живого наблюдения.
Доктор искусствоведения А.К.Лебедев, имея в виду всю серию Алексея Александровича, писал: «Художник не просто воспроизводил то, что видел, а кропотливо и добросовестно воссоздавал, реконструировал облик населенных пунктов… И вместе с тем художник дал не сухие чертежи и документальные кроки, а живописные, высокохудожественные произведения, наполненные воздухом и светом, отличающиеся свежестью, свободной манерой письма, колористической гармонией. В совокупности они создают впечатляющий образ старой русской провинции». / А.Лебедев. По ленинским местам. — «Книжное обозрение»,1971, 17 декабря./
Алексей Александрович не сомневался в том, что художественный образ, созданный на натурном материале, при непосредственном общении с историческим объектом, заключает в себе максимальную достоверность, столь необходимую в историческом произведении. Он писал в дневнике: «Там, где нет умения обращаться с фактам, его творческой переработкой и нет деятельности, художественно его осмысляющей, там нет подлинной реалистической жизненной правды, там она подменяется лишь внешним правдоподобием».
Вскоре после домашнего просмотра отец пригласил меня в мастерскую посмотреть, как движется работа над ленинской темой. Я поразилась — на мольбертах стояли две совершенно законченные картины — «Село Шушенское. Гроза надвигается» и «Село Шушенское. Осень». Если пасмурное, серенькое состояние села Шушенского в «Осени» превращается в бесконечно безрадостное хмурое настроение заброшенной сибирской деревни, в которой «домишки старые, подслеповатые, как старушки на заваленке»,- названные так Н.Н.Жуковым, — /Н.Н.Жуков- народный художник СССР, письмо А.А.Васильеву от 5 ноября1971 года. /, то «Гроза надвигается» представляет собой симфонию о величавом и грозном дыхании природы. В этом произведении создан эпический образ, созвучный горьковским словам «Буря! Скоро грянет буря!» Н.Н.Жуков писал, что эта картина «как бы фронтиспис, «увертюра» к грядущим событиям. По состоянию и настроению — значительно и образно».
Картина построена на цветовых и тоновых контрастах. Движущиеся большими светлыми и темными массами тучи — нависшие, тяжелые. Зловещи черно-охристые избы на холодном свинцовом фоне горизонта. Удачны и образные контрасты, усиливающие предгрозовое настроение: бурное небо и гладь реки, мрачная деревенька на втором плане и мирная деревенская лодка на первом.
В образе природы заключен большой социальный смысл. Сине-свинцовый колорит неба и его хмурое серо-коричневое отражение в воде, вместе с холодным резким горизонтом вызывают ощущение напряженности и предчувствуя развивающихся исторических событий.
Это состояние «предчувствия» было свойственно некоторым произведениям Алексея Александровича. В частности о полотне «Симбирск. Волжские просторы» Н.Н.Жуков в цитированном уже письме писал:«Мне нравится «Симбирск» — пейзаж с предчувствием и весьма живописен».
В этюде к картине «Церковь» Алексей Александрович писал обычную сибирскую деревню в дождливый день, а в картине, реконструировав единственное по документам, каменное здание церкви «бурячного» цвета, создал такое настроение, «как будто сюда вела и здесь оканчивалась знаменитая левитановская «Владимировка».
В картине «Церковь» так же, как и в полотне «Село Кокушкино», — дорога, упирающаяся в горизонт, приобретает «печальную влекущую силу». Щемящее настроение заброшенности и тоски усиливают серые унылые фигуры крестьян.
Даже когда исторический объект сохранился до наших дней, при создании произведения от художника требовалось большое умение «войти в образ», чтобы зритель мог лучше представить себе происходящее здесь событие.
В одном из своих выступлений по телевидению Алексей Александрович рассказал о работе над картиной «Пересыльная тюрьма»: «Я долго бродил вокруг и все не мог представить себе тюрьмы. Делал зарисовки, а уже в мастерской «превращал» проектный институт в бывшую тюрьму и в колорите, и в сюжете».
«Казань. Пересыльная тюрьма» — одно из немногих произведений отца, изображающих зиму — этого требовал исторический факт. Картина передает тоскливое настроение ожидания. На фоне огромной белой стены тюрьмы и белого снега — небольшая группка родственников заключенных. Холодный серый колорит картины, темное вечернее давящее небо создают впечатление покинутости. Башня Казанского Кремля, розовая в лучах вечернего морозного солнца, как воинственный богатырь, возвышается над тюрьмой. Несмотря на темный мрачный колорит картины, она не вызывает чувства безысходности — этому способствует мажорное звучание красных всполохов мятежного неба.
Если в молдавских картинах, пейзажах Алексея Александровича 50-х годов типичными являются глубоко лирические образы природы, то уже во второй половине 60-х годов в его творчестве появляются новые романтические настроения.
Сокольников / Из писем М.Н.Сокольникова А.А.Васильеву от 17сентября 1972г./, познакомившись с альбомом работ отца, написал своему ученику: «По репродукциям (а у меня огромный опыт распознавания художников) я вижу, что Вы крепкий реалист, с кипучим романтическим колоритом».
Иначе отец относится и к средствам живописи: «Для меня все большее и большее значение имеет артистизм исполнения картины, вся система приемов и решений: фактура, мазок, поверхность, неожиданность цветового удара, колорит, необычность композиции и т. д. Это отнюдь не должно подменять собой тему или идею картины, но без этого любая идея зачахнет, как цветок без воды, как искусство без вдохновения, как любовь без взаимности». Если в 50-х годах он заботится о поэтической выразительности своих произведений, называя ее «…важнейшей чертой, если не основой выразительности…», то теперь он начинает видеть поэтику природы в новом романтическом ключе: «…вдруг выглянуло солнце… и все предстало в каком-то романтическом цвете». В пейзажах Алексея Александровича присутствует живая романтика настоящей, не вымышленной природы.
В.Г.Белинский писал, что источник романтики «…в том, в чем источник и искусства, и поэзии — в жизни…»/В.Г.Белинский.Полн.собр.соч.,т.7,1955,стр.145/
Отцу были глубоко чужды невнятная символика, унылый мистицизм и фатализм. Искусство не заслоняло от него реальную жизнь, которую он принимал оптимистически во всем ее многообразии. «Хотите быть артистом?» — спрашивал он себя на страницах дневника, — хочу, хотите быть космонавтом? — хочу, хотите быть любимым? — Хочу… Хочу все и всегда хотеть!» Присущий отцу интерес к неизведанному манил его в творческие путешествия не только по стране, но и далеко за ее пределы.
В сентябре 1969 года осуществилась мечта Алексея Александровича о поездке в Африку, основной целью которой было знакомство с культурой древнего Египта.
И подтверждая мысль о новых устремлениях отца, хочу обратить внимание на совсем иное восприятие им действительности. Он записывал в путевых дневниках: «Храм. У сфинкса снова мысли об этюдах и картинах, которых еще нет, но которые будут, ибо эти памятники вдохновляют на что-то большое, что-то одухотворенное мыслью о грандиозном, неумирающем, великом, о контрастах цветовых и исторических». И дальше: «Возникают великолепные замыслы о великой культуре и памятниках прошлого в соединении с настоящим»… «…я непременно что-то напишу об этом и, вероятно, не в одном варианте. Я знаю, что писать на тему об увиденном надо возвышенно, красиво и эмоционально…»
Памятникам древней культуры Египта он посвятил работы «У пирамиды Джосера», «В долине Гизе», «Мемфис.Старая столица Египта» и другие. Особенное внимание Алексей Александрович уделил долине Гизе с ее великими пирамидами. Его потрясло ночное театральное представление у пирамид.
«Воспоминание о долине Гизе» — это рассказ о грандиозности древней культуры. «Это поразительная встреча с искусством величайшим, которое могло возникнуть только в великую эпоху, когда силы творящих были на уровне общественных высоких идеалов», — взволнованно писал Алексей Александрович в своем дневнике.
В картине сфинкс и пирамида такие огромные, что, кажется, им не может хватить места на холсте, они заполняют своими монументальными формами все пространство. Люди, находящиеся у их подножья, выглядят совсем маленькими. Пестрые одежды арабов вносят в общий колорит картины цветовые акценты. Над немым великолепием сфинкса и пирамиды -золотистое небо. Стремление к фиксации именно величавости монументов ,волнение, система приемов, интенсивный колорит картины были элементами романтики, присущей реализму, но новыми для творчества отца. Обветренный веками камень сооружений и окружающая их пустыня освещены вечерним светом. Огромные контрастные и холодные тени подчеркивают грандиозность архитектуры. Отец фактурно выделяет световые части сфинкса и пирамиды, еще более усиливая этим их значительность.
Алексей Александрович с большим удовольствием писал африканские города, в том числе — «В старом Каире», «Сенегал.Улица Дакара», «В дакарских закоулках», «Марокко.Рабат». В них он показал живописные кривые улочки, раскаленные лучами обжигающего солнца, и широкие улицы — базары — пестрые, яркие, кишащие людьми. Он писал утлые лачуги и мощные здания современной архитектуры.
Алексей Александрович стремился не пропустить ничего, оставив хотя бы в набросках, в этюдной записи, поразившие краски нового края, национальные особенности жизни арабов. Такова была цель работ «Дакар. Резчики по дереву», «У источника», «Сенегал. На острове Горе», «Сенегальские модницы», «Медина в Дакаре» и других. Это маленькие бытовые сценки : люди заняты своими делами, ветерок треплет яркое сохнущее белье, горят богатым многоцветьем длинные юбки, шали, тюрбаны…
Серия не была закончена отцом. Не осуществлены были замыслы об Африке, борющуюся за свою независимость. Так и осталась стоять на мольберте картина «Колоссы Мемнона»… Но и в созданных произведениях, предстает своеобразная и красивая страна, поразившая воображение художника.
Итогом поездки в страны Африки были не только живописные полотна и зарисовки. Алексей Александрович выступал перед общественностью республики с рассказами о древней культуре Египта, об африканских городах, о встречах с художниками Александрии. Но и до и после этого отцу приходилось очень часто выступать, на съездах, конференциях, на телевидении и радио, перед рабочими, военными, творческой интеллигенцией, перед студенческой молодежью и школьниками. Наверно, нет в Кишиневе большого предприятия, куда бы не приглашали его побеседовать о творчестве великих мастеров, выступить с лекциями… «Наш город глазами художника», Что такое современное искусство», «О пейзаже в молдавском изобразительном искусстве», «В мире прекрасного» и многие другие. Он очень любил большие аудитории и к своим встречам с ними тщательно готовился. Записывал только основные вопросы в тезисах. Его рассказ был обращен именно к тому коллективу, который его пригласил. А это требовало дополнительных разработок. Кроме ценной информации с богато аргументированными выводами, он специально готовил развлекательные паузы, вносившие оживление в его рассказ. При выступлениях, даже самых ответственных, никогда не читал с бумажки. Он умел завладеть вниманием публики. Об этом свидетельствуют многочисленные отзывы: «Лекция товарища Васильева произвела на слушателей большое впечатление. С огромным интересом слушали лекцию студенты и преподаватели. Было высказано предложение о повторной встрече с т. Васильевым», — написали отзыв в техникуме физкультуры 11 января 1964 года. А в университете культуры о встрече, организованной для творческих работников Кишинева, написали так: «Лекция очень хорошо прочитана, доходчиво, интересно, с яркими примерами и аргументами» — 14 января 1964 года.
В выступлениях так же, как и в своем творчестве, Алексей Александрович был убежденным борцом за правду искусства и, прежде всего, искренним человеком.
******
Колорит произведений Алексея Александровича в последние годы его жизни становится ярче и насыщенней. Для усиления эмоционального напряжения композиции он использует и более рельефную, чем в прежние времена, фактуру.
Новые качества в творчестве отца, зородившиеся в 60-х годах, получили свое развитие в 70-е годы в произведениях «Молдавия виноградная», «В партизанском лесу», «Художник и время», «И снова мирная осень». Но в большей мере она присуща картинам : «Горе и гнев Вьетнама», «Воспоминание о долине Гизе», «Рожденные летать», «Дорогой подвига».
Чуткость к драматичности ситуации была свойственна отцу всегда. В 70-е годы он записывает в дневнике мысль о том, что его как художника больше волнуют и привлекают биографии, в которых «…живет драма, отсутствует покой, обострены психологические реакции на действительность, отсутствует равнодушие…живут чувства, способные толкнуть человека на подвиг …». Именно поэтому в письме к своему другу, старейшему советскому журналисту Ивану Гронскому, он призывал «вооружившись добрыми чувствами и открытым сердцем — рассказывать о значительных судьбах», о многообразии человеческой жизни, «…ее огромного и трагического опыта, ее силы и красоты, а ведь красив бывает и горящий дом, если смотреть на него издалека и не слышать детского плача…» /Из писем А.А.Васильева И.М. Гронскому от 13 декабря 1973 и 31 октября 1968г./
В творчестве Алексея Александровича и раньше была тема большого народного горя. Но начав в 1966 году работать над полотном «Горе и гнев Вьетнама», он позже писал в письме ко мне: «В сущности, это первая моя большая картина драматического плана». /Из письма А.А.Васильева к Н.А. Васильевой, 16 июля 1968 г., из Кишинева в Архангельск/.
Он принимал участие в митингах протеста против войны во Вьетнаме, внимательно следил за газетными сообщениями. В это же время у нас дома состоялась встреча Алексея Александровича с группой вьетнамской интеллигенции. Они рассказывали о своей Родине, об ужасах войны, о горе, постигшем почти каждую вьетнамскую семью.
Однако очень трудно, не побывав в стране, отобразить ее на полотне. Выручили вьетнамские студенты, обучающиеся в кишиневских вузах. Они приходили в мастерскую к отцу, приносили национальные одежды, показывали фотографии дорогих им вьетнамских пейзажей. Студенты охотно позировали Алексею Александровичу.
В поисках колорита ему помогли этюды, написанные в странах Африки и Азии.
В картине «Горе и гнев Вьетнама» изображена небольшая вьетнамская деревенька после вражеской бомбежки. Совсем недавно тут царил покой и тишина. Закат причудливым романтическим цветом окрасил горы и небо. Теперь огонь и дым полыхающих жилищ изменили весь пейзаж . Семья , с немногочисленным спасенным скарбом , еще не пришла в себя от только что перенесенных потрясений. Ранен кормилец. В исступлении молодая женщина шлет проклятия вражескому самолету. Художник не хочет изображать пассивное горе смирившихся с обстоятельствами людей: гнев рождает действие, расплату за пережитое.
Алексей Александрович по-другому решает проблему взаимосвязи человека и природы. Если раньше в картинах «Зарастают военные тропы», «Утро Молдавии» и других, изображая людей ,он избегал интенсивных контрастов, то полотно «Горе и гнев Вьетнама» построено на богатой динамике светотени и цветовых эффектах.
Холодные голубовато-серые дымы пожарищ и освещенная закатным светом гора, розовая кофта молодой женщины и почти черный дым за ней, мелькающие среди деревьев светлые стены вьетнамских жилищ и багровое небо — звучат остро, создавая настроение драматической напряженности. Нельзя не согласиться со словами, что палитра художника «дышит» огнем, и каждый мазок на полотне словно рождается оглушительным разрывом. Какими же еще красками можно написать обвинительный акт тем, кто совершает преступления против человечности?» /В.Тымчишин. Краски боли и гнева. — «Вечерний Кишинев». 1968, 7 октября./
Алексей Александрович писал: «Почти три года я работал над картиной «Горе и гнев Вьетнама». Боль и гнев героического народа набатом стучали в сердце. Хотелось верить, что недалеко то время, когда эта картина будет полотном уже не о современности, а об истории, которая не повторится». /А.А.Васильев. Горе и гнев Вьетнама. «Советская Молдавия», 1972, 4 января ./
Горе и гнев Вьетнама
Рожденные летать
Я думаю, что и картина «Рожденные летать» по замыслу и колориту характерна для творчества отца этих лет.
Записные книжки 70-х годов свидетельствуют о его каком-то сказочном восприятии неба. Он называл его «божественным» и «волшебным» и отмечал в путевых заметках: «…внизу плывущие кучевые облака создавали удивительные картины снежных замков, сквозь которые самолет …пробивался с повышенной дрожью, как бы боясь их разрушить».
Алексея Александровича, безусловно, и раньше привлекало небо. В картине «Зарастают военные тропы» — оно торжественное, в «Осени Молдавии» немного грустное, в «Грозе надвигается» — грозное.
В «Рожденных летать» — небо — основной источник настроения, оно одно из действующих героев.
Спортсмен только что оторвался от самолета… И словно зачарованный близостью облаков, от которых можно оттолкнуться рукой, он как бы задержал или сменил на мгновение свой стремительный полет к земле на парящее движение. Картина почти квадратная. Ощущение высоты между землей и облаками достигается и контрастными уменьшающимися у горизонта куполами парашютов. Движение в ней развивается сверху вниз.
Колорит картины строится на усилении к центру синего, зеленого, розово-золотого цвета. Поэтому по ее краям кое-где оставлен чистый холст, а углы затемнены.
Темой картины является любование небом, как бы присутствие в нем, доступное только смельчакам. Невольно вспоминается «Песня о Соколе» М.Горького: «…Я видел небо… Ты не увидишь его так близко».
В цветовых и тоновых сопоставлениях облаков, в их богатой форме создан образ необыкновенного, не будничного неба.
Картина написана по-молодому энергично, широко. В ней передано жизнерадостное настроение автора.
Еще в 1947 году Алексей Александрович написал картину «У могилы героев», в 70-е годы теме «никто не забыт, ничто не забыто», он посвящает две работы «Дорогой подвига» и в «Партизанском лесу».
В партизанском лесу
Примерно в это время Алексей Александрович побывал в Польше, где посетил Освенцим. Он с болью пишет: «Почти три десятилетия минуло с черной поры, но вот ступил на эту видавшую виды землю, и спазмы сжали горло, в сердце заклокотала ненависть к фашизму. Нет, никогда не забыть того горя, что принес с собой на оккупированные территории коричневый ветер» /А.А.Васильев. Объятия друзей. — «Советская Молдавия», 1973, 24 ноября./.
Пейзаж «Дорогой подвига» проникнут типичным теперь для творчества отца настроением торжественной приподнятости. На первом плане картины — братская могила. Люди, пришедшие сюда, замерли в молчании. Деревья и высокие скалы ,клубящиеся облака пронизаны золотым солнечным светом. В небе парит орел…Все это воссоздает в воображении зрителей картину героического прошлого.
В 1970 году Институт истории и теории искусства выдвинул кандидатуру Алексея Александровича в члены- корреспонденты Академии художеств СССР.
Анализируя основные стороны творчества А.А.Васильева, хочется подчеркнуть, что лучшим его произведениям свойственны подлинная жизненность, оптимизм, своеобразие художественного языка. Они проникнуты любовью к Родине, ее просторам, истории и людям.
Как уже упоминалось, работы А.А.Васильева находятся в Государственной Третьяковской галерее, в музее им. Пушкина в Москве, в музеях Киргизии, Узбекистана, Дапьнего Востока, Якутии и музее Филадельфии(США). Большинство произведений Алексея Александровича принадлежит Государственному художественному музею Кишинева и другим музеям республики.
В творчестве Алексея Александровича отобразились новые веяния современной живописи, но они всегда осмысливались через реалистические принципы искусства. Об этом свидетельствуют и его дневниковые записи:« Все меняется. Искусство не стоит на месте. Быть может, наступит время, когда на смену существующему художественному языку придет новая система, которая удовлетворяет и художника, и зрителя. Но я не верю, что эта новая система будет строиться на пестрых, кричащих красках, на уродливых человеко-глыбах, на изуродованных до неузнаваемости фигурах.
Это искусство придумано, а не увидено в жизни. Оно сочинено, как сочиняется ребус или кроссворд. Оно не может быть долговечным». И, развивая эту мысль, отец писал: «Мы говорим о многообразии искусства социалистического реализма и в этом многообразии ощущаем многообразие самой жизни, ее богатства, многогранность ее духовных запросов. Мы оцениваем все новое в искусстве, поверяя его художественным совершенствованием, ростом, укреплением связи с жизнью. …Новое не может быть слабее старого, оно должно быть иным по художественным средствам и языку, но не менее совершенным по эстетическому идеалу, по силе эмоционального воздействия». /А.А.Васильев. Многообразие палитры. — «Советская Молдавия»,1965, 25 августа./
Картина папы «Художник и время» так и осталась незаконченной. Подтачивающая силы болезнь не дала возможности завершить ее. Но содержание картины раскрыто. Рабочие — натура и герои произведений пожилого мастера — одновременно и первые его зрители.
Идея полотна о художнике, прожившем жизнь в едином ритме с временем, выражает те принципы, которыми руководствовался в своей работе Алексей Александрович — творческая честность и уважение к зрителю.
Отец заметно волновался при встрече с теми, к кому он обращал свое искусство. Он писал: «…выехал в Бендеры, где открылась моя выставка (после Кишинева).Было много народа, говорились теплые слова, и у художника вырастали крылья. В мае выставка переезжает в Тирасполь. Она живет сейчас своей независимой от художника жизнью. Автор может только наблюдать, проверять себя, измерять свой рост по книге отзывов». /Из письма А.А.Васильева к И.М.Гронскому, 1973, 19 апреля./
Произведения Алексея Александровича нашли своего зрителя. Они с благодарностью пишут: «Мы восхищаемся Вашим искусством и гордимся, что в Молдавии есть такой замечательный художник». (Персональная выставка в Кагуле, учащиеся медицинского училища, группа Е -III, 28 ноября 1973 г.). Или «Мне очень понравились Ваши работы. Они говорят о непосредственности и взволнованности Вашей кисти. И, разумеется, нужно обладать талантом, чтобы трепет души Вашей, как в зеркале, отразился на Ваших холстах». (Персональная выставка в Одессе, художник Асин, 20 августа 1973г.).
Алексей Александрович охотно встречался со зрителями. «Для общественности Кагула, — писали в газете, — день 18 декабря запомнится как знаменательная дата: в город прибыл автор работ республиканской выставки А.А.Васильев… Нужно ометить большую популярность, которой пользуется выставка у нас…ее посетили 9000 зрителей.
Присутствующие на творческой встрече с А.А.Васильевым восхищались выступлением художника, никому не хотелось уходить» ./Д. Стефогло. Дыхание искусства. — «Красный Октябрь», 1973, 20 декабря./
Среди отзывов нередки теплые слова его учеников: «Глядя на эти богатые по колориту и сочности картины и этюды, видишь трудовой народ и богатую родную природу…Мы гордимся своим педагогом!» (Персональная выставка в Кишиневе, учащиеся РХУ, 11января, 1963 г.).
Преподавателем Алексей Александрович работал недолго. Его назначили директором Республиканского художественного училища (РХУ) им. И.Е.Репина в 1961 году, а через пять лет в связи с выходом на пенсию он ушел с занимаемой должности. Тем не менее отец очень любил эту работу и отдавал ей немало времени. Работал не только в художественном училище, но и в изостудии. Нередко выступал на методических совещаниях художественных школ республики, много писал о детском творчестве и о творчестве молодых художников.
Нравственные идеалы отца, его представления о цели человеческой жизни, о душевных качествах личности, по-моему, соответствовали высокому званию педагога. Он писал: «Требуя себе легкого, мы станем барчуками, требуя себе трудного, мы станем мужами. А я не хочу ни легкого, ни трудного — этой проблемы я не знаю. Я делю жизнь на увлекательную и осмысленную и на бездумную и лишенную смысла».
*******************
Смысл жизни А. Васильев видел в постоянном труде, отмечая в дневнике: «Следить за уходящим временем не по часам, не по календарю, не по изношенным ботинкам, а по сделанному для пользы людей, по созданным произведениям (не всяким, а настоящим)».Отца всегда привлекало благородство человеческих поступков. Он называл друзьями только тех, кто умел, как он считал, «выбирать из арсенала духовного оружия что-то нужное и полезное людям, а не искал нужное себе, удобное для своей жизни». Нам, своим детям, на сетования о трудностях и неудачах он, понимающе вздыхая, говорил, что за мечтой не бредут, а бегут, и бег этот чаще всего барьерный.
Немаловажную роль в его педагогической работе играло не только собственное его творчество, ораторский дар и искусствоведческая практика (о чем уже говорилось), но и стремление отца к справедливости, энергичное желание обязательно помочь и очень доброжелательное ,терпеливое отношение к ученикам.
Отцу были приятны слова благодарности от учеников: «Дорогой Алексей Александрович, — писала Н.Бодюл,- /Н.И. Бодюл, член Союза художников и кинематографистов, художник — мультипликатор/ желаю Вам всего того лучшего, что может пожелать дорогому человеку благодарная ученица, которой Вы отдали часть Вашей великой любви к искусству, часть большого сердца». В день 60-летия отца преподавательско -студенческий коллектив РХУ преподнес ему адрес, в котором были такие слова: «Наш коллектив гордится тем, что Вы находились у руководства училища, внесли и внесете еще много ценных советов по подготовке молодых специалистов».
Алексей Александрович умел заниматься со всеми по разному, учитывая возраст, характеры, образованность своих учеников.
Теперь, когда на протяжении двадцати лет я учу ребят творчеству, унаследовав от отца любовь к этому делу, очень хорошо знаю, как порой трудно заставить их выполнить не сразу получающееся упражнение. Мне часто вспоминается, как мягок и терпелив он был с нами, детьми, как действовал настойчивым внушением, превращая трудное упражнение в сказочную игру. «Ты посмотри, это же не яблоко, это надутый высокомерный вельможа и он, конечно втрое больше и значительнее своего черного раба — сливы».
И.Григорович вспоминает, что Алексей Александрович никогда не брал кисти и не поправлял работ: «Теперь, будучи сам педагогом ,понимаю, как трудно иногда избежать соблазна показать что-либо на работе ученика. Гораздо сложнее возбудить в нем желание непременно добиться этого самому, а именно это и дает уверенность в своих силах, позволяет расти».
«Он учил, но не поучал, не опекал по мелочам,- вспоминает Л.Домнин — /Л.К. Домнин — художник-мультипликатор, график, член Союза художников СССР/ давал возможность проявить самостоятельность и даже требовал этого». Отец по этому поводу записал в дневнике так: «Плохой учитель преподносит истину, хороший учит ее находить».
Приходили к нему на консультацию и художники-любители, их имена известны в республике это — Ф.Е.Агейченко /паталогоанатом, доктор медицинских наук, профессор./, В.К. Ветер /математик, заслуженный учитель республики./, Н.И. Лобанов /кандидат химических наук /. Алексей Александрович говорил, что не нужно превращать их в художников — профессионалов, у них профессия есть и ей они отдают все свои силы. Но им нужно дать возможность получать большее удовольствие от искусства в произведениях величайших мастеров и от общения с природой и жизнью, не превращая это в тяжкий профессиональный труд. Отношения с этими талантливыми и интересными людьми сложились в долгую дружбу, скрепленную взаимоуважением и большой любовью к изобразительному искусству.
К тому времени, когда Алексей Александрович стал руководить РХУ, им был накоплен большой творческий и жизненный опыт. В педагогической работе он стремился обобщить то, что сам умел и знал, чтобы можно было передать это молодым художникам. Он штудировал труды о педагогической деятельности таких художников, как А. Лосенко, А. Венецианов, К. Брюллов, П. Чистяков, С. Коровин, А. Ашбе и других. Поэтому считая работу в училище трудной, отнимающей массу времени, находил ее и очень полезной и интересной — именно возможностью обобщения своего творческого опыта.
«Наша группа оказалась в то время почему-то без педагога, — вспоминает Л. Домнин.- Мы знали, что на V-м курсе живопись будет вести сам Васильев и с нетерпением и любопытством ожидали его прихода.
А.А. Васильев со своими студентами. 1961
Смотрите шире, ваши глаза скованны, «распустите» глаза! — И тут же пояснил: — Как делает боксер во время боя. Он видит сразу всего противника: и ноги, ведь движение руки начинается еще от ноги, и руки, и корпус. Так и вы: постарайтесь увидеть сразу всего натурщика. Тогда глаз выделит главное. Это главное и должно доминировать у вас на холсте».
Я помню, отец уделял много внимания и беседам о художественном образе: «Ты почувствовала самое главное человек смотрит, думает, а потому живет», — говорил он.
Отзываясь с большой симпатией об одаренных учениках, он бережно относился к индивидуальным особенностям таланта. «У Алексея Александровича научился я, — вспоминает И.Григорович, — не приему письма, не манере, а главному — беззаветной его любви к реалистическому искусству, широте понимания искусства, постоянному стремлению наращивать, совершенствовать свое мастерство».
Алексей Александрович совместно с педагогическим коллективом делал все возможное, чтобы помочь учащимся узнать как можно больше. В училище приглашались очень хорошие лекторы, видные исследователи искусства, в том числе перед учащимися РХУ выступал и А.А. Федоров-Давыдов. Алексей Александрович добивался для учащихся обязательных плановых командировок в музеи Москвы и Ленинграда, но и для работы с натуры на предприятиях города было отведено время. Он считал, что только широко образованный художник может сказать свое слово в искусстве .В дневнике об этом сказано так: «…что такое плохо или хорошо мыслить, оценивать, обобщать, делать выводы, разбираться в явлениях жизни. Может ли все это делать неграмотный человек? Человек неспособный мыслить, не воспитанный эстетически и исторически?» Исходя из этого он уделял большое внимание и воспитательной работе.
Алексей Александрович находил время для беседы с учениками, а они в свою очередь,ценили это. «Всегда после разговора с ним , — вспоминает И.Григорович, — я испытывал большой подъем, неукротимое желание работать. Такое ощущение бывает обычно после встречи с выставкой настоящего художника, с интересной книгой об искусстве, с хорошим фильмом. Это было не случайно. Прекрасно зная искусство, он всегда подтверждал свою мысль примерами из жизни и творчества великих мастеров, приводил выдержки из их дневников, примеры собственной богатой интересными встречами и знакомствами жизни. Если это было дома, обязательно доставал соответствующую монографию или альбом репродукций, где подробно разбирал нужное ему произведение. Такой разговор всегда очень обогащал, давал толчок новым мыслям и чувствам».
Отцом была собрана обширная библиотека по всем разделам искусства. К этим монографиям он постоянно обращался. Но особенно берег книги с дарственными надписями: Е. Белашовой, С. Коненкова, А. Пластова, Л. Соболева, А. Федорова-Давыдова, В. Яна, А. Михайлова и многих других.
Но не только книги помогали интересному разговору об искусстве. Л.Домнин вспоминает: «Как-то Алексей Александрович пригласил всю группу к себе домой, посидеть, поговорить. Пришли. И тут он показал нам свой домашний музей…провел нас по музею, рассказал о каждой вещи…прочитал целую лекцию о деревянной скульптуре Африки, об акварелистах и многое, многое другое».
Коллекция по изобразительному искусству привлекала интерес многих ценителей и знатоков искусства. Отец ею очень гордился. В ней собраны: икона начала XIX века и рисунки, наброски, композиционные зарисовки В.А. Серова, Ф. Малявина, К. Добужинского, В. Бялыницкого-Бируля, а также прекрасные этюды И. Левитана, К. Коровина, В. Поленова, Ф. Бронникова, Л. Туржанского, К. Богаевского.
В домашнем музее много работ, подаренных известными советскими и зарубежными художниками К. Рудаковым, Р. Фальков, Б. Ряузовым, М. Рахимовым, А. Елисеевым, С. Чоколовым, Рихардом Сильва и другими.
С таким же бесконечным уважением относился отец и к работам народных мастеров.
Болезнь Алексея Александровича принесла в наш дом много горя. Папа переносил свое тяжелое состояние очень мужественно. Никаких пессимистических разговоров, никаких упаднических настроений не выражал вслух.
Несмотря на ухудшающееся здоровье, Алексей Александрович продолжал ежедневно работать. Он писал свою последнюю картину «Колоссы Мемнона».
В первых числах марта мы с ним вдвоем неспеша пошли к нему в мастерскую просмотрели африканские этюды, нужные ему для работы. Возвращаясь, много говорили. Он вспоминал В.В. Образцова — его образованность, искренность, честность. Радовался моей дружбе с моими учениками по художественной школе…
Перебирая в памяти отцовские заветы, я свято чту все, что было дорого Алексею Александровичу в его замечательных учителях, и все, что любила и накопила я от своего общения и дружбы с ним. Позже в дневниковой записи отца «Что такое завещание художника?» я прочла:
« 1. Стремление передать опыт, мудрость, мастерство. Облегчить путь молодого художника, приобщив его к открытым законам творчества. Открывать можно так много, что не стоит ломиться в открытое… Им надо овладеть быстро, оно должно быть усвоено через чужой опыт и чужое творчество, которое ты любишь, которое изучаешь, с которым, может быть, споришь .
2. А что может завещать художник, который …умел видеть во сне, чувствовать наяву, переживать в ощущениях и мучиться в жизни?
3. Он может завещать многое. Это завещание своих сомнений, это опыт своих чувств, это боль неосуществленных произведений…
Он может завещать очень много, только его завещание надо читать с закрытыми глазами, чтобы понять, чтобы полюбить, чтобы увидеть в нем свои мысли, свою боль, свои чувства и свою тоску.
Я завещаю эти мысли тем, кто мучился, тем, кто был богат душой…, тем, кто остался для всех неизвестным, тем, кто создавал невидимый мир красоты формы и совершенства замысла…, тем, кто не лукавил, не фальшивил… тем, кто был щедрым и кого обвинили в скупости».
Папа умер 25 марта 1975 года.
В последний путь Алексея Александровича провожала многочисленная траурная процессия, в которой были друзья — художники, представители творческих союзов, науки, заводов, фабрик, учебных заведений Молдавии, общественные деятели республики, ученики, родные и близкие…
В эти бесконечно тяжелые для нас дни, превозмогая боль утраты, мы слышали много теплых слов, обращенных к памяти Алексея Александровича, свидетельствующих об его большой популярности, об уважении и любви к нему и его творчеству, о том, что его произведения, нужные людям, будут продолжением его жизни.
Ирина Челышева, которая в детстве приносила на суд Алексею Александровичу своих синих коней, написала стихотворение.
ПАМЯТИ А.А.ВАСИЛЬЕВА
Художник умер. Имя в рамке черной,
Картин каталог точный и скупой,
Пустое кресло в комнате просторной,
Пустое кресло — верный часовой.
…И плач в соседней. И часов биенье,
И крик мальчишек где-то за окном.
Спокойное жестокое смиренье,
Где время ведает о том,
Что он уже не скажет…
Есть невозможность в этой внешней смерти!
Смириться? — что же?! —
тени свеч зажглись…
Художник умер! — этому не верьте,
Прошло лишь время, данное на жизнь.