От сайта НА: Печатаем статью в новом разделе «Никто, кроме тебя«. Раздел — общедоступный. В нем вспоминают людей,  о которых, по мнению автора, вряд ли кто вспомнит.

Наталья Багрова
Санкт-Петербург, Россия

Зинаида Петровна Дубровина 
(1906-1996)

«Она целый вечер оставалась для меня загадкой. Было это в прошлом году 27 января, в святой для ленинградцев день – двадцатую годовщину снятия блокады. В театре оперы и балета им. С.М. Кирова шло торжественное заседание. В ложу вошла седая, элегантно одетая женщина с совсем молодым лицом. Темные, блестящие глаза смотрели мягко и приветливо. На высокой груди – две полоски наградных колодок. Почему-то я приняла ее тогда за актрису. 

Женщина придвинулась к барьеру ложи и просто, как старой знакомой сказала:
Сяду здесь, Вы не против? – И тут же скромно, но с достоинством представилась: — Зинаида Петровна Дубровина.
Узнав, что я гость Ленинграда, она стала еще приветливей.
После перерыва был концерт. Взглянув в программку, соседка сказала:
До «Соловьев» досижу и уйду…
Вам эта песня чем-то памятна?
Зинаида Петровна рассказала:
Завезла как-то песню «Соловьи» к нам на фронт бригада артистов. После концерта весь вечер солдаты припоминали мелодию и слова. То и дело подходили ко мне и спрашивали: «Так поем, товарищ замполит?» Всю ночь те «Соловьи» не давали покоя бойцам.
Так Вы и на фронте были?
Да, с первых дней войны пошла в народное ополчение, затем работала в госпиталях, а закончила войну в Берлине. Замполитом автобата.
… Глухой лес. Зима. В шапке-ушанке, белом полушубке и неуклюжих кирзовых сапогах приехала в автобатальон. Выстроили всех.
Представил меня комбат. Вижу, кто с недоверием смотрит, а кто и просто с усмешкой. Женщин-замполитов было мало в армии. Надо что-то сказать. А что именно – не знаю. И как-то само собой вырвалось: «Я ленинградка, товарищи! Всю блокаду была в осажденном городе…» И совсем по-другому стали смотреть люди. А потом… потом не было у меня теплее и вернее друзей, чем эти солдаты, с которыми уже расстались после взятия Берлина”.
На сцене продолжался концерт. А мы в короткие промежутки между номерами вели разговор. Это был волнующий рассказ простой ленинградки о судьбе своего любимого города и дорогих ее сердцу земляках.
Обидно, что не можете заехать ко мне, — искренне сожалела Зинаида Петровна, прощаясь, — я бы Вам показала много дорогих реликвий. Но если еще будете в Ленинграде, заходите запросто. Вот мой адрес и телефон. Буду рада…
Мы встретились с ней через полгода, но еще раньше счастливая случайность свела меня с ее бывшим командиром батальона Василием Федоровичем Драгуновым, который, оказывается, тоже живет в Ленинграде… О Зинаиде Петровне он говорит тепло и растроганно:
Удивительный талант на все у этой женщины. Удивительный, знаете ли…
Конечно, вспомнил он и ее приезд во второй автобатальон 56-го автополка на
1-м Белорусском фронте.
Не раз благодарили мы судьбу, что пришла к нам эта женщина. Бойцы
буквально преобразились: сделались аккуратнее, подтянулись, а главное, как-то чище, дружнее стали отношения. Словно одна большая семья. И, как всегда в настоящей семье, невидимыми нитями связывала эту дружбу мать. Ею была Зинаида Петровна. Она всегда знала, кого похвалить, кого пожурить. Но заботилась обо всех одинаково.
Все время наши машины находились в пути. Подвозили на передовую боеприпасы, продукты. Трудно было в таких условиях организовать для бойцов постоянное горячее питание. А Зинаида Петровна добилась. За чистотой она строго следила. Даже портных и сапожников в батальоне «раскопала». Бывала она у нас во время боев медсестрой, а когда надо – поваром. На досуге не забывала о художественной самодеятельности и сама в ней участвовала. Любила петь, хорошо декламировала. И в тоже время всегда оставалась политическим воспитателем.
Сутками не глушили мы моторы машин. Вместе с нами Зинаида Петровна участвовала во всех самых сложных и ответственных операциях. Умение правильно ориентироваться в обстановке, воля, ее внутренняя сила – спасли не одну жизнь.
Осенью сорок пятого Зинаида Петровна Дубровина простилась с однополчанами и уехала в родной Ленинград. С орденами и медалями на груди. Уехала, чтобы начать новую полосу жизни…
Очень многое можно рассказать о жизни Зинаиды Петровны. Художник по образованию, организатор по призванию и удивительно чуткий человек по характеру…”
(Журнал «Служба быта», 9.05.1965, Л.Степанова)

Это – отрывки из статьи моей мамы о женщине, сыгравшей очень важную роль в наших с ней судьбах. Случайное знакомство в театре обернулось дружбой на всю жизнь.
Когда в июне 1964 года наша семья переехала в Ленинград, дом Зинаиды Петровны стал первой «квартирой», где мы остановились: это была просто большая, разделенная перегородкой комната в обычной старой коммуналке. А ведь наша «хозяйка» в ту пору руководила всеми ателье мод Ленинграда, под ее началом было 11.000 человек, она распределяла работникам треста «Ленодежда» квартиры, но собственные проблемы для нее всегда были второстепенными и в отдельное скромное жилье она переехала лишь при выходе на пенсию (однокомнатная квартира с небольшой, опять разделенной перегородкой комнатой…). Единственная «роскошь», которую она себе позволила и за которую ей были благодарны все жители подъезда: кажется, к 40-летию окончания войны от города в подарок тете Зине в пятиэтажный старый дом был поставлен лифт: с годами тетя Зина погрузнела, а подниматься-то приходилось на четвертый этаж…

Гостеприимный дом Зинаиды Петровны и в переулке Джамбула, и потом на Фонтанке, 52 был открыт каждому. Артисты бывшего по соседству знаменитого БДТ им. Горького частенько забегали к ней выпить чашку чаю. Когда она уже была на пенсии, аристократ русской сцены Владислав Стрижельчик мечтал с ней съехаться, чтобы жить одной семьей и чтобы она была у них “домоправительницей”. А Зинаида Петровна только ему доверяла чистить свою любимую люстру (кобальтовое стекло и золоченая бронза, середина 19 века)…
В 1930-ые годы она и ее муж увлекались собиранием антиквариата: оба хорошо зарабатывали и любили красивые вещи – мебель, стекло, фарфор, мелкую пластику. Стоили эти вещи тогда недорого, а коли денег на очередную покупку не хватало, занимали зачастую у своей домработницы…

Зинаида Петровна Дубровина родилась в Санкт-Петербурге в октябре 1906 года. Дедушка и бабушка были педагогами. Когда отец, главный инженер Манчжурской железной дороги, трагически погиб, Зиночка и обе ее сестры были еще маленькими. Детские годы прошли в Самаре, на Волге, в приюте для вдов и сирот, где мама стала работать учительницей. Потом – учеба, если правильно помню, в Строгановcком художественном училище в Москве. Замужество. Родилась дочь Нэлочка. И во всем, где требовались энергия, организаторский талант и творческий подход к делу, Зинаида Петровна активно принимала участие. В 30-е годы она уже возглавляла фабрику знаменитой крестецкой строчки на Валдае. Год 1938 оказался трагичным: 31 декабря в течение нескольких часов от заражения крови (нелепая случайность!) умерла любимая дочка (с тех пор тетя Зина Новый год не отмечала). Разрыв с предавшим ее мужем произошел еще раньше…

После войны Зинаида Петровна возглавляла фабрику «Ленэмальер». С гордостью рассказывала она, как они помогали восстанавливать разрушенный «Гостиный двор», закладывать Парк Победы в Московском районе.
Проходила Зинаида Петровна и по «Ленинградскому делу», оставшись на много месяцев без работы… Так что глубоко не правы те журналисты, которые пишут о ней «одна из дам, причастных к номенклатурной и выездной элите советского времени»…
В составе первой промышленной делегации СССР, возглавляемой Анастасом Микояном, в 1956 году Зинаида Петровна действительно посетила Париж и побывала на швейном производстве у самого Кристиана Диора, который был впечатлен туалетами и профессионализмом российской красавицы и предлагал ей остаться работать у него. Но она – патриот своей Родины! – предпочла вернуться домой. Помню, тетя Зина рассказывала, что у Диора на производстве на нее произвел большое впечатление тот факт, что там имелись портновские манекены многих первых леди мира, так что приезжать на снятие мерок и примерку, если они желали заказать себе какой-либо туалет в знаменитом доме мод, необходимости не было.

Наверное, именно тогда тетя Зина возглавила Трест «Ленодежда» и построила в Ленинграде Дом Моды, которым особо гордилась… Вот что писала о нем пресса:

«Впечатление от «Дома Моды» сеньора Диора, оказалось настолько сильным, что родилась мечта – мечта о чем-то подобном и в нашей стране…
С легкой руки министра легкой промышленности Микояна колесо истории завертелось. По проекту финских архитекторов на Каменноостровском проспекте в 1968 году выросло здание из стекла и бетона, органично вписавшееся в архитектурный ансамбль Петроградской стороны.
Скромные достижения швейной промышленности 1960-70-80-х обезличивали, угнетали, создавали толпу. А создание крупнейшего ателье высшего разряда стало альтернативой массовому производству. Это была возможность выбора для советского человека. Уникальная по тем временам возможность выглядеть элегантно и модно.
И если сейчас прет-а-порте становится своеобразной нормой, то в 1970-80-е все было необычно, ново и уникально. Именно здесь все ателье города на Неве представляли свои произведения – вещи, изготовленные практически вручную, в единственном варианте – такое редкое на тот момент понятие «эксклюзив»!
Дом моды был не только законодателем основных модных тенденций, но и взял под свою опеку все ателье города — обучение, повышение квалификации мастеров и закройщиков. Обеспечение качественными лекалами мастерских. Курирование и проверка,  все это давало возможность шагнуть за пределы одного здания. Завоевать авторитет у профессионалов.
Дом моды работал без суббот и воскресений, что уже непривычно для советского режима. Еще более непривычно то, что перед праздниками он работал круглосуточно! И тем не менее не было возможности принять всех желающих. Вспомните очереди с шести утра, номер на ладошке, протекция и блат, и… чувство восторга от уникальной покупки».

И сама Зинаида Петровна любила красиво одеться. Туалеты ее были всегда изысканны. Была она и хорошей портнихой: одежду для дома шила себе сама. А самое красивое платье, которое я когда-либо носила, было пошито на окончание мною 8-го класса по придуманной тетей Зиной модели и из подаренного ею голубого шелка…

В праздничные дни в доме Зинаиды Петровны открывалась музыкальная шкатулка, унаследованная еще от родителей. Tетя Зина садилась за старинное пианино и профессионально исполняла романсы, арии из опер. В эти дни вынимался и ставился на стол голубой Кузнецовский столовый сервиз (но и в будние дни, принимая гостей на своей маленькой кухне, она ставила на стол известный воробьевский сервиз «Народные узоры»). Еда была всегда обильной, вкусной, подавалась необычно. Приготовленная в духовке кура восседала на праздничном столе на большом, красивом, приличествующем данному случаю блюде – с головой, крыльями и хвостом, вылепленными из теста. Огромный торт представлял собой истинное произведение искусства, ибо был сотворен руками настоящей художницы. Буквально все, что исходило из рук этой удивительной женщины, было наполнено ее любовью к миру и жизнерадостностью.
На праздники Зинаида Петровна получала до 200 открыток и писем, которые показывала с большой гордостью и нередко зачитывала (так же, как и свои написанные белым стихом сочинения военных лет, где она, к примеру, призывала солдат своего автобатальона отказаться от употребления ругательств и больше следить за культурой речи…). Сама она писала поздравлений не меньше.

Когда Зинаида Петровна вышла на заслуженный отдых, безделью места не нашлось. Стала заниматься росписью по стеклу: ее фантазия и трудолюбивые руки с помощью финской автоэмали преображали простые, дешевые банки, бутылки из-под вина, тарелки и стаканы, делая их почти неотличимыми от севрского фарфора. В ДК им. Ленсовета и в ДК им. Горького проводились выставки этих необычных произведений искусства.
Она написала интереснейшие воспоминания о своей жизни. Два экземпляра были красиво переплетены. Один находится сегодня в музее ее автобатальона, кажется – в Боровичах.
Будучи на пенсии, тетя Зина вставала каждый день в шесть утра, стряпала пироги, готовила всякую другую еду. И хотя жила она одна, одинокой ее никак нельзя было назвать. Когда ты к ней приходил, почти всегда уже кто-то был у нее в гостях; когда ты собирался уходить, частенько уже следующий визитер стоял на пороге. И всех надо было накормить, особенно в последние, для некоторых людей достаточно голодные годы… Время от времени что-то из художественной коллекции Зинаиды Петровны стало исчезать с привычного места, и она , заметив взгляд, улыбаясь, говорила: «С собой на тот свет всего не возьмешь…» Пенсии не всегда хватало. Кое-что теперь сдавалось в антикварный магазин. А некоторые музеи, к примеру, Большой Петергофский дворец, ожидали, когда Зинаида Петровна решится, наконец, расстаться с той или иной нужной им вещью, особенно фарфором. Но «Медного всадника» Фаберже она «Русскому Версалю» великодушно подарила. Потом я его видела на выставке в Эрмитаже.
И на все-то у нее находились время и силы. Она ведала, как каждому помочь, умела найти мудрые слова для утешения. Столь распространенные сегодня ложь, игра, корыстолюбие были ей абсолютно чужды. До последнего своего дыхания она была истинным патриотом Родины: ей всегда надо был знать, что происходит в своей стране, что творится за рубежом, она писала страстные письма властям и с критикой в их адрес, и с конструктивными предложениями.
Все, кто ее знал, любили эту женщину, которая не была ни атеисткой, ни верующей, но строила свою жизнь по строгим и высоким Заветам Божьим. И когда я была на нуле, то нередко шла к тете Зине — почерпнуть от нее оптимизма, жизненных сил. И всегда хотелось хоть немного быть на нее похожей…
«Такой мощный дуб сломался…», – сказала она мне незадолго до своего ухода. Через пару месяцев ей было бы девяносто.
Попрощаться с ней пришло очень много народа. Служивший заупокойную службу священник был удивлен: в таком почтенном возрасте друзей остается мало.
Почти двадцать лет мы навещаем Зинаиду Петровну на Смоленском кладбище вместе с ее бывшей секретаршей Верой Петровной. И до сих пор никто не занял в моем сердце места этого удивительно умного, светлого и доброго человека…

PS
Ритмические строки Зинаиды Петровны Дубровиной, уроженки и жительницы Санкт-Петербурга. После трагической гибели отца, детские годы она и ее сестры провели в доме для вдов и сирот на Волге, в Самаре, где их мама была учительницей. Сиротский дом тот содержался на средства богатого купца.

К столетию со дня рождения и десятилетию со дня смерти дорогой и незабываемой тети Зины –
из ее неопубликованных архивов.

Воспоминания о Волге

О, Волга, Волга!
Ты всегда была
Могучая, великая,
Воспетая река.
Кормилицей тебя
По праву называли.
А сколько ты людей
Талантливых дала –
Не счесть в России
Все их имена.
Богатые деревни,
Села, поля, луга
Давали лучший хлеб.
На берегах твоих
Паслись могучие
И сытные стада.
Сады твои, бахчи щедры
Вкуснейшими плодами.
Трудолюбивые крестьяне
Качали тоннами
Душистый мед.
Твой лен соперничал
На ярмарках в Канавине
Своими лучшими,
Добротными холстами,
По белизне и прочности
Им равных не было и нет.
В густых лесах –
Орехи, мед, лесную ягоду,
Дичь и пушнину добывали.
И города на берегах –
Твоих плечах –
Конечно, расцветали.
Хотя в них нищих было много –
В лаптях и рубищах немытых,
С протянутой рукой,
Голодных и забытых.
На фабриках, заводах, в деревнях –
Тяжелый, непосильный труд.
Грошами за него платили,
А штрафы, штрафы, штрафы
В карман господский шли…

И рос промышленный, торговый капитал,
Росли доходы знати –
Дворян, баронов, графов и князей,
Мещан, почетных царских граждан.
А потому в поволжских городах
Господские дома –
Под стать столичным:
Чугунные решетки-кружева,
Атланты и колонны, нимфы.
И мастерства строительного
Уровень высокий.
А на центральных улицах Самары –
Садовой, Спасской и Дворянской —
Дома известных зодчих
С почерком Европы,
Но с именем славянским.
Конечно, жаль,
Что старый памятник царю снесен.
Где он ныне? Ведь это было
Воистину творение искусства.
Поздней такая же судьба постигла
Большой собор на площади —
Он был кафедральный.
А перед гибелью его,
Как вспоминали позже горожане,
Все ночи напролет
В теченье двух недель
Сова кричала о пощаде…

А дачи волжских богачей –
Сипиных, Шхабаловых,
Архановых, а также Соколовых
И множества других –
Их можно было видеть
Со скользящей лодки,
Палуб пароходов
«Компании Кавказ Меркурий»,
Барж и кораблей.
Под кроной пышною –
Высоких башен белизна.
Причудливы террасы над водами
И парки – для верховой езды, прогулок.
Широкие аллеи густых берез,
Аллеи роз, пионов, табака.
Шелковая, зеленая трава.
А в глубине, как стражи, голубые ели.
Скамьи красивые, столы,
Гигантские качели,
Площадки для игры в крикет,
По краю их — как лента – резеда.
А клумбы на площадке перед барским домом
По праву гости называли «чудом»,
То было, правда, истинное чудо:
Живой парад цветов меняет на глазах
Придуманный художником орнамент:
Дает иной узор дыханье ветра.
Тот календарь дневной создали
Садовники из Ниццы и Берлина.
А в глубине, в тени сирени и жасмина,
Подальше от больших аллей,
Стоят творенья русских самородков:
Беседки, все одеты в кружева,
А нити сделаны искусно
Из древесины, то есть – из бревна.
Крутые спуски с дач на Волгу:
Ступени — мраморного камня.
Та панорама – душу покоряет,
Особенно, когда ты видишь
Восход или закат на Волге:
Красивее нет живой картины
На глади зеркала, где тихая вода.

Художники по-своему решали свои дачи.
Избушка из бревна стояла
На куриных выточенных ножках.
Гриб-мухомор был виден с просеки далеко.
Семь деревянных гномов
В красивых, ярких, разных колпаках
Держали на своих плечах
Уютный светлый дом.
Здесь пиво свежее гостям
В особых кружках подавали
С большой тарелкой
Горкою лежавших красных раков.
Здесь посетитель ел копченые угри,
Миноги в маринаде, стерлядь из ухи.
На каждом столике для пива
На плоских блюдах, что из Хохломы,
Все время подсыпали слуги
Нарезанные мелко ржаные сухари.
Был самовар ведерный на большом столе.
Кто пива не желал, пил чай китайский
С душистым медом, всех сортов вареньем
И мягким, будто снег, печеньем.

Да, воды чистые на Волге
Несли несметные богатства людям.
Тут как не вспомнить, какой
Разнообразный рыбий был улов.
Аршинами в те времена торговый люд
Смерял леща, и щук, и осетра
В огромных чанах вольного базара.
Но королевой волжских рыб
Всегда была лишь стерлядь,
Из которой янтарная, душистая уха
Варилась для своих и для гостей.
И вобла сочная, хотя сушеная,
Слезилась жиром, скреплена по пачкам на шестах.
Ее десятками и сотнями скупали.

И каждый город, пристани его
Кроме плодов земли – большого урожая –
Готовил сувениры для гостей:
Казань – сапожки, туфельки
Из инкрустированных кож сафьянных,
Прошитых тонкой кожаной соломкой.
Татары также много привозили
Густые плетни, в них был
Репчатый громадный лук.
Простое мыло шпалами лежало – как снег бело,
В разводах, будто ветви голубые…
А Нижний Новгород – какая хохлома! —
В посуде, мебели и полной сбруе для коня.
Все — сани, дуги, тарантасы – украшено узором.
Носильщики покупки
Вносили бережно гостям на пароход…
Недалеко от общего базара
Монахини стояли у подвод
С букетами – каких цветов!
Таких в раю, наверно, не увидишь…
Еще там были, подобны радуге, атласны ленты –
Расшиты златом, бисером, ирисом –
Закладки для священных книг.
Какая вышивка на них была! Затейливы узоры,
Цветы и тени там любого лепестка
Венчали славу
Ручного монастырского труда.
Сейчас такие ленты можно встретить
Лишь в церквах в пределах алтаря…

Я вспоминанию добрыми словами
И Чебоксары – пристань малую.
Росли в ее садах волшебны яблоки:
По вкусу, аромату они не знали
Соперников себе,
Названье им – «анис».

А в глиняных горшках на каждой пристани
Не только мед и сливки, масло предлагали,
Икру лососевую всех сортов свободно продавали.
Но пассажиры знали толк в икре
И ждали Астрахань.
Она икрой и рыбой благородною богата,
Засол ее известен всей стране.
Скупали банками, на вес фунтами – что дешевле.
Мелькали люди с парохода ресторана
С корзинами большими на плечах
Под белою крахмальною салфеткой.
По трапу матросы двигали закупленные бочки с рыбой,
А малые, что с надписью «икра», несли вверх на плечах.
Арбузы, дыни, помидоры здесь меньше покупали:
Их вдоволь было по обратному пути,
Когда Царицын и Саратов проходили
И все другие города, где славятся бахчи.

От пристани отчалит пароход,
А на корме с котомками, в лаптях,
С детьми грудными и большими,
Без спевок и без дирижера внезапно грянет
Многоголосый, стройный хор.
И запевалы голос вдруг вольется
В единый сплав, и вольно, и легко …

PS2
«Соловьи» — любимая фронтовая песня Зинаиды Петровны  Дубровиной.