Продолжаем разговор о детских художественных школах.
На нашем сайте уже публиковался материал о ДХШ г. Тирасполя (Приднестровье) (здесь и здесь), о Детской школе в г. Рамат-Гане (Израиль) (здесь) . Напомним, что в тираспольском школе преподает ученик отца НА, а школой в Рамат-Гане руководит ученик самой Натальи Алексеевны.
В данном сообщении речь идет о ДХШ двух городов Севастополя и Мытищи. Точнее не о школах, а о человеке, который объединяет эти школы, о художнике и педагоге Евгении Андреевиче Кольченко (1933 — 1997). Евгений Адреевич был организатором и первым директором севастопольской школы (ей недавно исполнилось 50 лет) и директором мытищинской ДХШ, которая в настоящее время носит его имя.
Материал разбит на три части. Автор первой части «Кто есть кто в ДХШ» — сам Кольченко, автор второй — педагог и коллега, проработавший много лет с Е.А. Дурасов, в третьей приводятся воспоминания ученицы первого выпуска Евгения Андреевича Зубаревой.
Весь материал, любезно присланный нам Натальей Багровой, взят из книги «Только море и «художка»…» (Севастополь, 2011), выпущенной СХШ к 50-летию школы на средства, собранные благодарными учениками Евгения Андреевича Кольченко. Наталья Багрова вместе с Л.Ф. Кольченко является составителем сборника.
Знакомясь с материалами об Евгении Андреевиче Кольченко возникает образ прекрасного человека, талантливого организатора и великолепного педагога.
То, что говорит Евгений Кольченко и то, что говорят о нем, во многом совпадает с тем, что было сказано учениками Натальи Алексеевны Васильевой в ее адрес.
Кольченко Евгений Андреевич
Автопортрет
Кто есть кто в ДХШ…
Сегодня я совершенно убежден, что учащийся – главная персона в школе, все остальные – от уборщицы до директора – его слуги. Кроме того, я всегда вижу в Вите, Коле, Пете потенциальных Менделеевых, Чеховых, Райкиных, а потому действия мои, взаимоотношения с учащимися коррелируются стремлением пробудить в них всё то позитивное, что подъемлет их «из грязи в князи».
Разумеется, эту точку зрения я, как директор, предлагаю разделить и моим коллегам-педагогам — негрозным, заслуженным, отличникам, удостоенным наград, грамот и пр., с минимальным или очень большим стажем работы. Во взаимоотношениях с ними мне следует познать их сокрытые человеческие качества, понимая при этом, что должно быть разумное единство рационального и эмоционального, административного и человеческого…
К сожалению, не так-то просто создать крепкий, сплоченный коллектив педагогов. Видимо, в природе художника быть столь отличной индивидуальностью, что всяческая организация их в коллектив и, следовательно, известная степень нивелировки, является противоестественной. Может быть, в том, что мне это не очень удавалось сделать, повинен был мой недостаточный опыт работы, мое уважение к каждой индивидуальности, коль скоро она органична и естественна. Может быть, в этом повинно само положение художника-педагога. Ведь его статус обязывает отдавать себя полностью именно педагогической работе за счет собственного творчества, что накладывает определенный отпечаток на психику человека. Может быть, виновата и низкая оплата труда художника-педагога, что вносит в жизнь каждого определенную тревогу и беспокойство.
Художник-педагог, поверьте мне, если он таковой, это подвижник, альтруист энтузиаст, и, к сожалению, герой. Это преданный делу человек и, следовательно, гражданин в самом полном и чистом смысле этого слова. Он достоин, на мой взгляд, самых высоких почестей и наград, коих удостаиваются космонавты, испытатели, изобретатели, герои труда и полей сражений. Он мог бы сделать блистательную карьеру на ниве художественного творчества, но целиком отдал себя благодарному по сути своей делу просвещения, побуждая к изотворчеству юных.
Педагог дисциплин не-искусства опирается в своей деятельности на точные знания предмета (филолог, физик, химик, биолог, математик и пр). Художник-педагог полагается на свой собственный опыт, опыт своих учителей, избранных коллег, т.е. неизбежно вносит в процесс долю субъективизма. При этом научные знания дисциплин (в ситуации с художественной педагогикой вспомогательных) – математики (геометрия, тригонометрия, линейная перспектива), физики (свет, цвет), анатомии (строение и работа глаза, мозга, скелета, мышц), психологии (восприятие цвета и его воздействие на человека), осваиваемые учащимися в общеобразовательных циклах, практически не увязываются с процессом художественного образования. Художник-педагог – это художник в кубе.
В нашей ДХШ художник-педагог должен не следовать писаным программам и методикам, но считывать программу и методику с каждого мига работы учащегося. Он должен быть очень ловким «провокатором» и провоцировать творческий акт ребенка на динамику формную, интеллектуальную, но не заставлять его работать по определенному рецепту и методу. Он должен спровоцировать ребенка на вычленение в результате работы того индивидуального, что сущностно характерно для данного автора. Не всеобщее выражение, но индивидуальность, поднятая до высот мастерства, отличает художническое
прозрение от художественной деятельности.
г. Мытищи Е.А. Кольченко с учениками.
А.П.Дурасов,
педагог мытинщинской ДХШ,
Лауреат Премии Ленинского комсомола
Сильнее всех иных велений…
Он был – сама жизнь, самое воплощение жизни во всей её наполненности, страстности и неуемности. Во всей её всеохватности: от ярой непримиримости до ослепляющей радости, или едва заметной (теплотой глаз) улыбки.
Не скупясь, отмерила природа ему силы, ума, характера, таланта. Высокий рост, сильные, ловкие, всё могущие руки скульптора – такому впору горы воротить, а он «нянчился” с детьми. «Сильнее всех иных велений” – одержимость учителя. Впрочем, отец, мать были педагогами, и для него, художника, это оказалось призванием.
Его учителем был А.Д.Гончаров, ученик В.А.Фаворского. Завидная «родословная” вывела Евгения Андреевича Кольченко в круг преданных высокому искусству «шестидесятников”. В Союз художников рекомендовали А.Лабас, Н.Андронов. Его ученики – живописцы и графики, художники театра и монументалисты, преподаватели художественных школ и вузов, директора детских художественных школ и музеев. Имена многих из них известны не только в России.
Но все мы родом из детства. Древняя Греция – страна его ребяческих грез. Будущий завзятый коллекционер принял причастие эллинской культуре, отыскав на херсонесских склонах свои первые черепки и монеты. С тех пор археологические страсти стали постоянным полем притяжения, пространством, где он существовал, независимо от места нахождения. Странствия духа во времени-пространстве определили собственную «одиссею”: 9,5 тыс. миль на научно-исследовательском судне, археологические экспедиции и спелеологические маршруты, работу в отряде подводников.
Воевать ему не пришлось, но довелось ребёнком изведать горечь оккупации…
В творчестве война стала для него темой мучительно притягивающей, чем проникались и его ученики.
И мирная жизнь выходила отнюдь не мирной. В неприятии серого официоза был бескомпромиссен, множа врагов, но внушая-таки уважение.
С эрудицией человека, одержимого своими идеями, излучая заразительный энтузиазм, обращал своих учеников в единомышленников. И директорский «сан” не мешал быть «заводилой”: пространные монологи-лекции имели продолжение вне стен школы, на пленэре, на краю раскопа, даже в троллейбусе…
Один из учеников первого выпуска очень долго делил весь свет на тех, кто учился в «художке” у Кольченко, и тех, кто нет. Другой говорил: «У меня нет отца, кроме Евгения Андреевича. Если бы не он – я стал бы уголовником…” А потом, 35 лет спустя: «Знаешь, ведь школа не выпустила ни одного мерзавца”. Эти ситуации – забавные, серьёзные. Но все они – маленькие иллюстрации того, чем была для ребят художественная школа.
Евгений Андреевич говорил: «Есть художник, есть ремесленник. Художник создает свой, ни на что не похожий мир, ремесленник же компонует реальность из известных уже предметов и явлений”.
Он был воистину творцом. Он создал свою собственную уникальную реальность…
В зените славы виделись радужные перспективы, но победителей судят: в ревнивом противодействии недоброжелатели нашли крамолу в самом факте международного признания, якобы свидетельствовавшего о «прозападнической ориентации”… И по прошествии 9-ти лет подвижнической работы случилось самое страшное: как всадника, выбили его из седла на всём скаку, разом отняли всё, что было дорого: школу, учеников, любимый город у моря.
Невосполнимая потеря для него и школы. Но достало сил начать жизнь сначала, не изменив себе…
В 1983 году – ”второе пришествие” в педагогику. Он принимает пост директора Мытищинской художественной школы, реформирует ее, воплощая в жизнь свой, ни на что не похожий стиль руководства изобразительной деятельностью детей.
Вопреки поговорке: «дважды в реку не войти”– для него всё вернулось на круги своя. Вольнолюбивый дух, как самое ценное наследие, перекочевав с Понтийских берегов, «колонизовал” в Мытищах территорию в 200 кв. метров, каждый год захватывая на ней столько же детских сердец. Как магнитом, тянуло к нему «перебежчиков” из других школ, студий, кружков. Скованные, замороженные, они постепенно оттаивали, и выбор их, имеющих возможность сравнения, с очевидностью указывал, на чьей стороне истина.
В его школе ребёнок, впервые взявший в руку кисть, всерьёз воспринимался самостоятельно мыслящим творцом. Его не натаскивали, как обезьянку, «правильными” приемами, не понукали к чему-либо несвойственно – взрослому, лишь опекали в саморазвитии, создавая условия для непринужденных откровений.
«Если бы не профанация детского творчества в школах, студиях, мы бы жили в другой стране, – говорил Евгений Андреевич в ответ на рассуждения о превратностях времени,– всё, что видим, есть результат хронического засилья непрошибаемо — консервативной системы обучения”.
Умея вести за собой, он был готов принять точку зрения ученика и войти в обозначенную личностью ребёнка систему координат. Ему верили, как Богу, с трепетом несли работы в ожидании суда в «последней инстанции”. А он боготворил детей, свято веря в их интуитивную гениальность. Надо было видеть его глаза во время просмотра – как они загорались перед работами, достойными всяческих похвал!
Евгению Андреевичу бывало достаточно одного слова, чтобы совершить переворот в мыслях ученика, после того видящего работу в новом свете. Не произнося дежурных замечаний по поводу отсутствия цветовой гармонии и композиционной нерёшенности, недостатка конструктивности в рисунке, он мог лишь упрекнуть за «несносный желток” и попросить «не рассыпать горох”, не делать из контуров » червяков” – и сразу всё ясно, и автор начинает видеть излишнюю пестроту, несобранность композиции, невнятность безвольных линий.
Вместе с тем он мог добрую половину урока занимать ребят чтением стихов, рассказами о внепрограммных писателях и, конечно, о художниках, сплетая их с историями из своей жизни. Он, немало повидавший, переживший, представлялся аудитории в этих рассказах очарованным странником, чьи воспоминания каскадом зримых образов-картинок лились, как из рога изобилия: из морского марева возникал скалистый Корфу, выплывали престранные обитатели морских пучин, шум волн сменялся шорохами и запахами поющей ночной пустыни… При случае по настроению напевал какую-нибудь полузабытую песню или то, что обычно по молодости распевают, сидя у костра. Воодушевленно подхватывали слова юные голоса, и было трудно понять, кто чей репертуар исполняет: «У девушки с острова Пасхи родился коричневый мальчик… «
Все проходило экспромтом, но, как и несравненные феерические карнавалы, к которым загодя готовились целую четверть, было частью общей захватывающей программы, в которой, создавая эффект «горящих глаз”, возникала аура школы, атмосфера «праздника души”, весь мир виделся театром, возведенным в эстетическую ценность.
В старые времена понятие «школа” было личностным. Школа Кольченко так же личностна и уникальна. Здесь не шьют униформы обязательных в единообразном видении приемов: пестуются разнообразные способности. Задатки от Бога, а их реализация в процессе «индпошива”, обрамление в те или иные одежды – от педагога.
У Севастопольской и Мытищинской детских художественных школ есть, наверное, «братья по духу”, но и в школах, где придерживаются подобных взглядов и методических принципов, трудно найти директора, художника-педагога, осуществлявшего их с таким же самозабвенным жаром на столь же высоком уровне. В любом случае отличие будет разительным. Личность Евгения Андреевича превалировала над всем: методой, школой, накладывала на учеников отпечаток на всю жизнь…
Искусство невозможно без эмоционального настроя, и, по мнению Евгения Андреевича, оно не должно быть делом абстрактно-отвлеченным. Творчество детей, наравне со взрослым, должно быть приложимо к чему-либо и востребовано, должно иметь свои входы-выходы в жизнь, чтобы круг замкнулся: человек создает среду, среда – человека. Отчасти эту идею удалось реализовать в беспрецедентном ансамбле росписей детей 7–15 лет в мытищинском театре кукол «Огниво”, что стало ещё одним веским аргументом в пользу методики уникальной школы.
Как у врача, первая заповедь педагога детской художественной школы – «не навреди”, не остуди пыл ученика, навязывая чуждое. Потому всякая выставка учащихся школы – зримый калейдоскоп индивидуальностей.
Больная проблема – так называемая «утилизация” детских работ, коими полны фонды. Давняя мечта Евгения Андреевича – организация музея детского творчества на государственном уровне, во всероссийском масштабе..
В неравной схватке с болезнью он бился до последнего, ничуть не походя на тяжело больного, находил в себе силы для работы, собирался писать акварелью. Зная, что отпущено ему немного, по-прежнему блестя глазами, говорил о текущих школьных делах, давал распоряжения и строил планы на будущее. За неделю до кончины между обезболивающими уколами как ни в чём ни бывало принимал гостей, ни на йоту не изменяя себе, в привычной веселости подтрунивал над посетителями, ерничая по поводу своего положения.
В широком поле провожала его безмятежная синева весеннего неба. Под лёгкий бриз корабль с неколебимо надутыми парусами входил в вознесенную ввысь бухту.
„В древнегреческой трагедии действует рок и герой, и мы, сочувствуя герою, переживаем за него. Рок – судьба, но герой остается героем”. (В.А.Фаворский)
Фрагмент из готовящейся к печати книги «Все дети талантливы» — интересное рассуждение о педагогах-художниках:
г. Севастополь. 25-летие СДХШ
Лиля Зубарева (Дробязина)
Первый выпуск СХШ,
художник-иллюстратор,
член СХ России
Учитель и ученики
Наш первый урок в «художке» состоялся в сентябре. Дети безмолвствовали, говорил учитель – совсем еще молодой человек. Говорил он вещи понятные, но совершенно для нас тогда необычные. Не было школьного напряжения, напротив – свободная беседа с детьми, доверчиво внимающими педагогу. Дальнейшее знакомство вылилось в непререкаемый авторитет Учителя, страшную ревность родителей, «предательство» по отношению к общеобразовательной школе и, никакими внешними признаками поведения не проявляемую, влюбленность в ЕА (так мы тогда его называли). На школьном горизонте были и другие учителя, не менее красивые и интеллигентные. Но они все время были как бы «в коробочке». А ЕА этой «коробочки» не имел. По всей видимости, хороший учитель отбрасывает атрибутику, создающую имидж учителя, и, сохраняя дистанцию, все-таки переходит на сторону детей (дети любят тех, кто плывет с ними в одной лодке).
Магнетическое обаяние нашего учителя действовало на всех, включая уборщиц. Все обожали его, хотя никакими изобретательными ухищрениями для этого он не пользовался. С мальчиками ему общаться было легче. На каждое занятие они устремлялись с «подарками» –это были необыкновенные рассказы о каких-то мальчишеских делах, которые преподносились с юмором и выслушивались ЕА с большим вниманием и неподдельной радостью. Девочки на занятиях сидели, как куклы на чайниках, хорошо осознавая свое превосходство, которое внушалось учителем какими-то неуловимыми поведенческими элементами. Девочки принадлежали к касте неприкасаемых и чувствовали себя под защитой. Как молодому учителю удавалось установить такие правила поведения в коллективе – неизвестно, но изначально высокие отношения между мальчиками и девочками были возведены в никогда не нарушаемую норму, что очень помогало решению творческих проблем и объединяло детей в некое братство.
Это гармоничное общение не украшалось никакими чаепитиями и прочими атрибутами любой тусовки. Обучение в чистом виде на поверку оказывается гораздо богаче любого самого шикарного антуража и прочих декоративных излишеств, подменяющих смысл коллективного общения. Наш учитель обладал какой-то властью, мы это чувствовали, но при этом на всех распространялось его удивительное дружелюбие – любимчиков не было! И это никогда и ничем не омраченное дружелюбие, поразившее нас сразу, и внешне, и по сути своей отличалось от взаимоотношений учителя и учеников в общеобразовательной школе. Оказывается, учитель тебе рад, он все про тебя знает, он заботится о тебе, и ты – необыкновенный. ЕА не говорил этого прямо, но давал почувствовать. Поощрения и нескрываемое радостное изумление твоей персоне вырабатывало в детях ответную преданность – как еще можно отблагодарить человека, который понимает тебя? Именно в 10-15-летнем возрасте человек, как никогда, ощущает свою связь с миром, собственную индивидуальность и неповторимость, и именно этот, самый плодотворный период жизни, будет для него и стартовой площадкой, и островом спасения. Мы ходили в школу, как на праздник! Ребенок всегда чувствует, когда учитель – «ультрафиолет», а когда – просто «лампочка», которая зажигается строго по часам. Поэтому необходимость общения с настоящим учителем переходит в потребность. И, тем не менее, всегда существовала дистанция, которой невозможно было пренебречь. Мы были – ученики, а он – Учитель.
Занятия наши проходили традиционно: задачи, работа, обсуждение. Во время занятий мы находились под контролем. Всякие шуточки или легкомысленное поведение исключались. Учитель рядом не стоял, в уши не жужжал. Но после занятий ученик вынужден был обнародовать свою работу в ряду других, выслушать часто обвальную критику, одновременно присутствовать при чужой удаче и все свое внимание обращать на реакцию учителя – все это составляло активную часть урока, хотя просмотры и происходили после академических часов. Сначала работы анализировал кто-нибудь из детей, ему помогал учитель. Наконец, в одну сторону откладывались гениальные работы, в другую – не очень. Дети затрачивались на работу приблизительно одинаково, но когда твоя работа не причислялась к разряду гениальных, самолюбие негодовало. Зато давался анализ самой удачной работы со стороны учителя, и угнетенный неудачей маленький художник чутко ловил все тонкости профессиональных нюансов, приведших к успеху. Сам процесс обсуждения происходил крайне серьезно – шел суровый мужской разговор. И девочки, и мальчики были на равных. В результате значительно уменьшалось количество будущих неудач. Система соревнования провоцировалась учителем намеренно. В любом детском коллективе присутствует весь набор человеческих индивидуальностей, и зачастую получается, что способный ребенок, постоянно получающий высокие оценки, начинает тормозить, и его догоняет и перегоняет менее способный за счет откровенного и часто вынужденного присвоения чужих достижений. Поэтому когда ЕА ориентировал детей на то, что нужно выдавать непременно гениальные работы, – это соревнование срабатывало безотказно и происходило то самое перемешивание, взаимообразное обогащение детей, когда делается активен весь коллектив. «Гениальные» старались еще больше, а «менее гениальные» наступали первым на пятки. Такие просмотры-экзамены являлись основой динамики обучения.
Сам просмотр был, в известной степени, театральным действием: личность учителя, наряду с его внешним видом, всегда элегантным, отождествлялась, некоторым образом, с понятием театра одного актера. Его повседневное поведение, неподверженное озлоблению, угрюмости, равнодушию, было окрашено легким флером театральности.
г. Мытищи Евгений Андреевич Кольченко с учениками
В нашем обучении огромное место отводилось и работе с предметным миром. Это были роскошные объемные композиции из различных материалов. Мы не знали про Параджанова, но делали композиции не хуже. Разумеется, были выходы на пленэр – ничего лучше в изобразительном творчестве быть не может. Применялись различные методики рисования – от скоростных до тщательно «сделанных». Конечно же, в школе были занятия скульптурой, керамикой, резьбой по дереву и т.д.. Конечно же, все были увлечены М. Герасимовым и пытались по найденным черепам животных и людей делать реконструкцию. Огромный кусок времени занимал интерьер – мы изучали его как составляющую высокого искусства. Процветали нумизматика и швейное дело, последнее – по части изготовления экстравагантных театральных костюмов. Накал творческого вдохновения, интеллектуального горения постоянно присутствовал в нашем сообществе. По поводу того, быть или не быть художником, вопроса не возникало. Наш учитель сумел внушить нам любовь к искусству, диапазон которой был огромен – от Возрождения до Серова, от фаюмского портрета до Пикассо. Всякие ложные представления о красоте и человеке под влиянием активного творчества исчезали сами по себе. Интеллигентность и душевная щедрость учителя, уважительное отношение к чужому творчеству остались с нами.
Учитель был арбитром во всех жизненных и профессиональных вопросах. Деликатные ответы, постоянная готовность защитить любого, даже самого неудачного ребенка, объединяли с ним детей, и их энтузиазму не было предела. В процессе обучения присутствовал лозунг: «количество заменит качество», и результатом явилась такая раскрепощенность руки, такая причудливая композиционная свобода, что можно было замахиваться на фресковую работу.
Пришел момент, когда детское творчество обрело зрелость. Понятно, что хорошую работу можно сделать, лишь в одиночестве. Чтобы за один день между занятиями приготовить к просмотру 10-15 красивых листов, одних способностей было мало, необходим был движущий стимул. Им был неподдельный восторг учителя, оценивающего очередное домашнее задание, которым придавалось большое значение. Эти коллективные просмотры, которым ритуально подвергались сделанные работы, постоянно поддерживали в детях стремление к достижению высшего качественного уровня.
Была и еще одна грань, органично дополняющая и пронизывающая всю систему обучения – литература. Замечательным достижением советской школы было формирование из детей всех возрастов профессиональных читателей. Так вот, обмен книгами именно в художественной школе происходил постоянно. Мы месяцами разговаривали на речевых оборотах Бабеля, Олеши- обожали Сашу Черного- читали и иллюстрировали Апулея- резали гравюры к Куприну- почему-то любили Шолом Алейхема. Французские и японские поэты давали огромное количество сюжетов. Достоевский был культовым автором. Любовь к литературе шла в ногу с изобразительным творчеством.
Когда на занятиях достигался определенный качественный скачок, начинались уроки истории искусств, которые часто происходили во время вечерних прогулок после занятий. Важно было найти то время, когда дети могли продуктивно воспринимать историю искусств, а не тяготиться ею. Это время всегда выбиралось учителем безупречно: когда детям казалось, что они могут «объять необъятное»… Ребенок, попробовавший себя в творчестве, другими глазами смотрит на мир и на других художников. Он особенно углубленно будет воспринимать чужое творчество. С этими уроками было неизменно связано собирательство, а собирательство охватывало не только материальную культуру, результат его присутствовал во всех работах, особенно – в натюрмортах. Помимо спасения раритетов, воспитывалось уважение к ручному труду (будь то вышивка или резьба по дереву), формировался вкус, возникала связь с прошлым, которая уводила от навязанных стереотипов и создавала преемственность в творчестве различных поколений. Благодаря этому многие дети смогли оторваться от мещанских представлений и бытовых установок обывателя.
Так что дело не в том, чтобы правильно подсказывать на уроке, в каком месте листа употреблять тот или иной цвет- дело не в том, чтобы сделать за месяц качественный академический рисунок. Задача учителя в том, чтобы каждый ребенок, находящийся под давлением среды обитания, открыл для себя нечто большее, чем тот узкий коридор, который виден с подоконника- в том, чтобы задать ребенку мировоззренческий кругозор и ободрить его на возможную степень общественного участия в круговороте творчества, направить на путь осмысленного существования в этом мире. Дайте возможность ребенку, увидеть красоту мира через собственное творчество, а тогда уж заставить полюбить уроки рисования проще простого. Во всем этом и был скрыт секрет методики обучения Евгения Андреевича Кольченко.
Выставка выпускников. 30-летие СДХШ
50-летие СДХШ
Севастополь, 2007. Ученики Е.А. Кольченко. В центре черный бородач — сын ЕАК Николай Лебедев. Сам педагог присутствует на портрете своей ученицы, живущей ныне в Москве известной художницы Ларисы Наумовой.
Составитель книги «Только море и «художка» Наталья Багрова прислала свой авторский экземпляр.
Уважаемому Ярославу Васильеву на добрую память от
составителя «Только море и «художка» и со-составителя «Все дети талантливы» Натальи Багровой. 06.12
Мы благодарим Наталью Геннадьевну за ценный подарок.
Я учился в художке с 1961-1965. Нижайший поклон всем учителям! А Жене пусть земля будет пухом.