Соображения, которыми поделюсь здесь, основываются на детских и юношеских воспоминаниях о годах, проведенных с моим отцом.

Виктор Михайлович Беляев родился 25 января 1888 года в г. Уральске в семье смотрителя и педагога духовного училища Михаила Ивановича Беляева и Раисы Федоровны Беляевой (урожденной Котляревской). Виктор был первым ребенком в семье. За десять следующих лет появилось еще четверо детей – два брата и две сестры. Круг развлечений у подростков был, по-видимому, небогат. Во всяком случае, отец неоднократно говорил, что у его сына (то есть у меня) такое детство, о котором он в свое время не мог и мечтать.

Семья Беляевых, судя по сохранившимся письмам отца и деда В.М.Беляева, жила трудно, и на старшего сына возлагались определенные надежды. В возрасте 14 лет Виктор Беляев был отправлен учиться в духовную семинарию в Оренбург. Дед В.М.Беляева – священник села Гришина Екатеринославской губернии Федор Котляревский (*1) был доволен учебой «вселюбезнейшего внука Вити» и рассчитывал на его успешную духовную карьеру.

Летом 1904 г. после продолжительной болезни умер отец. Братья и сестры остаются на попечении родственников (мать умерла еще раньше).

Очень любопытным свидетельством этого периода жизни В.М. Беляева является письмо деда Ф.Котляревского от 22 сентября 1904 г. Вот выдержка: «Бабушка назначила каждому из вас (детей Беляевых – А.Б.) по 300 р. …Вот, если ты желаешь обучаться музыке, то будешь платить за обучение из своих денег… Но мое мнение такое: ты готовишься быть ученым, а не музыкантом, музыка занятие благородное и приятное, но не положительное. Настоящие артисты редки и выходят только из Консерватории после продолжительного учения. Тебе нужно думать об Академии и изучать в совершенстве свои науки, а музыка может тебе мешать в настоящем учении. Чтоб не жаловался на нас, предоставляем тебе самому платить за обучение музыке. Большого капитала мы не имеем, чтоб вы могли надеяться на нашу помощь, да и внуков у меня до 30- могут и другие остаться в таком же положении, как вы. Живите расчетливо и бюджетно, как живем теперь мы, на сухариках».

Мы теперь знаем, насколько напутственными, помимо желания, стали слова деда. С 1906-го по 1908 г. В.М.Беляев учится в Харьковском музыкальном училище, затем переводится в Петербургскую консерваторию, которую и заканчивает в 1914 г.

Не лишним здесь будет отметить то почтительное внимание, которое оказано В.М.Беляевым письмам деда и отца.

Уложенные в две специально сделанные аккуратные обложки, они, датированные 1902 – 1904 гг., сохранялись всю жизнь, переезжали из Оренбурга в Уральск, затем в Харьков, затем в Петербург, потом в Москву и пережили три революции и три войны.

Если не брать в расчет большой и богатой переписки отца с большим количеством корреспондентов, хранящейся в музее имени М.И.Глинки, то можно сказать, что документальных сведений о событиях его жизни осталось немного.

Рассказывал В.М.Беляев о себе мало. Причиной этому была не просто скромность, теперь мне кажется, что отец боялся выглядеть наставительным, учитывая большую разницу лет с женой, моей матерью, Н.И.Беляевой, и тем более со мной.

Одной из особенностей характера В.М.Беляева была способность прислушиваться к здравому суждению вне зависимости от того, кто его высказывал – ученый с мировым именем, кто-либо из моих школьных или институтских друзей или привратник в Доме творчества композиторов в Рузе. И наоборот, глупость, изрекаемая кем бы то ни было, неизменно его раздражала. Никогда не увлекаясь ни с кем панибратством,

отцу удавалось строить свои отношения с людьми самых разных толков на взаимоуважительной и доброжелательной основе.

Собственные суждения В.М.Беляев излагал точно и ясно и никогда не «разжевывал» понятные, с его точки зрения, посылки. В тех редких случаях, когда бывал непонят, быстро находил совершенно другую словесную структуру для убеждения собеседника. Казалось бы, что такая манера разговора приглашает к спору, однако споров и возражений отец очень не любил.

В.М.Беляев доходил до того уровня получения результата, который он считал принципиально законченным. Если для этого было неообходимо  разбираться в некоторых деталях, он всегда это делал. Ситуация здесь сродни творчеству художника, полотна которого отличаются крупными мазками, без излишней деталировки. Однако смотришь иной раз на такое полотно внимательнее и видишь, что детали-то все-таки есть, начинаешь видеть, что это не случайные детали, а именно те, при наличии которых картина в целом начинает восприниматься по-иному, полнее, правильнее.

В этой связи хочу привести выдержку из ответа В.М. Беляева на письмо Ладислава Мокуя (Братислава) по поводу выхода в свет книги В.М.Беляева «Древнерусская музыкальная письменность»: «Это определенный этап в моей работе, который я считаю законченным, и к продолжению его я обращаться не собираюсь «. В.М.Беляев решил на этом остановиться. Но ведь даже неспециалисту ясно, что работа «Древнерусская музыкальная письменность» — это фундамент, на основе которого могут строиться дальнейшие теории, исследования, диссертации.

У В.М.Беляева были очень большие способности к языкам. В одной из анкет он писал: «Говорю и пишу на английском языке, читаю по-немецки и по-французски и на славянских языках, разбираюсь в итальянском и испанском, знаю украинский, белорусский и древнеславянский, имею первоначальные сведения о тюркских языках». Кроме того, конечно, как слушатель семинарии он знал греческий и латынь.

Взяв в 1920 г. несколько уроков английского языка, В.М.Беляев дальше занялся самообразованием. Я как-то слышал совет преподавателя английского языка для  желающих его самостоятельно освоить: прочитайте и переведите целиком какую-нибудь английскую книжку, только не Диккенса. Отцу попался как раз Диккенс, «Домби и сын», и он прочитал его от корки до корки. Его английское произношение, как казалось мне, оставляло желать много лучшего, однако его иностранные собеседники прекрасно его понимали. Письма корреспондентам в Англию или США он обычно писал сразу, без черновиков, заправив лист в машинку с латинским шрифтом.

Пример с романом «Домби и сын» говорит еще и о способности В.М.Беляева доводить начатое дело до конца. Каждый, видимо, может указать среди своих знакомых людей, обладающих этим качеством из-за волевых усилий, в какой-то степени насилия над собой. У отца, напротив, умение доводить дело до конца, было связано с другой причиной – со способностью правильно оценить свои возможности и точно распределить свое время. Эта черта у него была развита в поразительной степени: он никогда и никуда не опаздывал, никогда не проявлял при этом никакой спешки.

Обладая прекрасной памятью, В.М.Беляев постоянно совершенствовал свое знание языков, следил за музыкой речи и подчас находил неожиданные аналогии в слова, казалось бы, далеких друг от друга языков. Помню, он первый обратил мое внимание на родственное звучание имен Геракл и Ираклий и добавил при этом, что не знает наверное, которое древней. Как-то на улице в Таллине заметил табличку: «R A A M A T U K O G U» – это была библиотека – и сказал, что, по-видимому, здесь есть родство с русским ГРАМОТА. При всей небесспорности этих суждений, здесь явно сквозит поиск связей, родства языков, сходства их звучания.

Вообще, способность видеть общие черты в различных явлениях и, наоборот, различия во внешне похожих предметах, это едва ли не самая важная способность для аналитика, была развита у В.М,Беляева в очень сильной степени. Следует отметить, что эта способность обычно свойственна в большей степени исследователям в так называемых точных науках.

Вместе с интересом к мелодике речи В.М.Беляева всегда занимала и ее ритмика. В хореях, анапестах, гекзаметрах и проч. он ориентировался, как рыба в воде, не только с теоретической точки зрения, но и как практик. Стихи любым размером писал быстро и легко, никогда этой своей способности не ценя. В качестве дружеского подарка к юбилею Леонида Витальевича Собинова в 1932 г. В.М.Беляев написал шутливую поэму-жизнеописание Собинова, главы которой были стилизованы по-разному: под Гомера, под былину и т.д. Вот, например, строчки из этой поэмы:

Семнадцатый год.

    Революция.

             Битвы.

Пылает в России

    яркий

            пожар, —

И Лоэнгрин

     оставляет

              молитвы:

Общественник он,

   гражданин,

              комиссар.

Дальше мы крутим

   событий

              ленту…

Киев мы видим,

   прием,

              ворох дел:

Ленский ведет,

   отвечая моменту,

Всеукраинский

   музо-

             отдел.

Крым,

   Симферополь –

            теперь перед нами,

Новая смена

   и мест,

            и чувств.

Ветер забыл

   об рампе

            с огнями:

Стал он

   зав. подотделом

            искусств.

Бывало, что отец помещал в своих работах свои стихотворные переводы текстов народных песен. Вообще стихи его в массе своей если и не отличались высокими поэтическими достоинствами, то несли в себе ощутимую долю профессиональной складки.

Переписка В.М.Беляева, о которой я упомянул выше, очень помогла ему в работе. Правильнее даже сказать, что она была неотъемлемой частью его работы. Ни одно письмо из присланных отцу не оставалось без ответа. Многие присылали В.М.Беляеву свои работы. Его отклики на них часто превращались в подробные рецензии с указанием сильных, с его точки зрения, мест- не стеснялся он указывать на слабости и всегда сообщал автору, что именно из этих работ он возьмет «на вооружение» в своих исследованиях.

В научной деятельности В.М.Беляева отмечают его способность к упорядочиванию, систематизации предметов и фактов. Эту способность я наблюдал в обыденной жизни. До сих пор  не знаю ни одного человека, которому было бы известно такое количество названий трав, цветов, деревьев, как отец. Он знал кто кому в этой массе родственник, а кто нет. Причем это не было только сухое знание названий, он все эти травинки «знал в лицо». Не ошибусь, если скажу, что обычный городской житель , попав в подмосковный лес, едва ли перечислит названия одних только деревьев, которые там встретит.

Помню, как на даче в Звенигороде, где мы летом жили много лет подряд, он нашел в лесу валериану, которая в Подмосковье не так уж часто встречается. В рассказе знатока трав писателя и поэта В.Солоухина «Бела-трава» автор описывает безуспешные поиски названия пышного белого соцветия с дурманящим запахом, что растет у нас по низким и сырым местам. Он так и не находит этого названия у исконных сельских жителей. Это название, благодаря отцу, я знаю с детства. Это – «донник». Быть может, это одно из названий. Отец уверенно его так называл, как ромашку или клевер. Многие названия трав он знал по-латыни.

Как-то летом, кажется, перед моим переходом во второй класс, отец сделал (с моим посильным участием) коллекцию бабочек, которая красовалась в школе много лет подряд. Сачок, расправилки для бабочек изготовлялись специально, а весь процесс приготовления экземпляров для коллекции был тщательно продуман и строго регламентирован. Все названия пойманных нами и так и не пойманных бабочек отец знал в совершенстве, однако горевал, что у него нет никакой литературы о бабочках. Не представляю, что могла бы прибавить литература к этим его знаниям. Следует отметить, что тогда, лет 30-35 назад, под Москвой было раза в четыре, в пять больше видов бабочек, чем теперь.

Если судить только по трудам В.М.Беляева, по их количеству и разнообразию тем, то может показаться, что это пример кабинетного ученого, все время которого отдано теоретическим исследованиям. По-видимому, это так и было: процесс обдумывания предмета его профессионального интереса не прерывался. Однако это не мешало В.М.Беляеву параллельно заниматься самыми разнообразными практическими вещами от выращивания комнатных растений и приготовления домашних настоек до мелкого ремонта обуви и прекрасного владения всеми этапами процесса приготовления фотографий.

А какие праздники бывали по вечерам там же в Звенигороде, когда вся улица Чехова собиралась смотреть, как летают модели планеров, изготовленные профессором Беляевым!

Вообще у отца были хорошие руки, и он считал, что умение работать руками – это следствие правильной работы головы. В.М.Беляев при необходимости мог сделать неплохой эскиз чего-либо и хорошо чертил. Например, рисунки народных инструментов в его работе «Тар. К вопросу установления нотописания для этого инструмента» сделаны им собственноручно. Это качество помогло ему хорошо овладеть графикой крюковой безлинейной нотации. Все нотные примеры, записанные крюками в его работах по древнерусской музыкальной письменности , также оформлены им собственноручно.

Резюмируя сказанное, хочу сделать вывод о том, что широкий спектр профессиональных интересов В.М.Беляева находился в гармоничной взаимозависимости с широтой его человеческих интересов. Эти две области существования, питая друг друга, расширяли как общую его эрудицию, так и специальную и не давали специальной эрудиции превратиться в узкоспециальную. Кроме того, как мне кажется, практическая

складка его обыденных дел, желание и умение взяться за дело, пусть и новое для него и довести это дело до конца – наложили отпечаток на его умение от чисто теоретических общих выкладок переходить к получению ясного и логичного частного результата, применимого на практике.

Что касается семейной жизни, то отец был счастлив в браке с Натальей Иосифовной Беляевой, моей матерью. Оба живые, веселые, та непохожие друг на друга: мягко ироничный отец и будто бы принимающая все всерьез мама, а на самом деле подыгрывающая ему, — они были красивой парой. Их союз всегда в моей памяти будет эталонным примером. Мама была для отца помощником в его работе и сохранила по себе теплую и светлую память друзей, коллег и учеников  В.М.Беляева. Не сомневаюсь, что этот счастливый союз в большой степени способствовал тому, что удалось сделать отцу в его полной значительной жизни.

Рассказанное выше представляется мне существенным из того чисто человеческого, что помогло возникновению ученого такого уровня и такого разнообразного колорита, каким был Виктор Михайлович Беляев. Соображения эти носят личный характер. К ним, вероятно, есть что прибавить и есть с чем в них не согласиться.

Но на то и Личность, чтобы оставить по себе нашу разную и живую память.

*1 В.М.Беляев неоднократно говорил, что мать его Раиса Федоровна Котляревская состоит в родстве с И.П.Котляревским (1769 – 1838), поэтом, автором украинской «Энеиды» и «Наталки – Полтавки».