В зале,где располагался музей художественного училища, много студентов. Стульев не хватало, стояли, толпились у входа. Воцарилась тишина и в зал быстро вошел человек в черном костюме, белоснежной рубашке и синим галстуком. С большой пролысиной на голове, пунцово-красным  лицом, в сопровождении директора училища  Александра Майко.

            —  Товарищи студенты, перед вами сейчас выступит заслуженный деятель искусств Алексей Александрович Васильев.

Прошу не разговаривать между собой. Товарищ Васильев расскажет вам  о своем путешествии вокруг Европы.

               Наконец, я увидел автора картины «Молдавия» в одном из журналов, репродукцию которую я содрал, попросту  украл, на виду у всех в читальном зале нашего сельского дома культуры. Сделал трубочку и тихонько всунул в рукав.

Дома развернул лист и долго всматривался в мерцающие дали, виноградники  и простой сельской пыльной дороге орешники среди виноградников и такой зной, и такая  тишина. Тогда я учился в пятом классе. Сколько раз я пытался скопировать картину  той репродукции, но так и не смог. Осталось созерцать.

               Я слушал Васильева с открытым ртом, а он рассказывал о Босфоре, Греции, Эгейском  море, Италии и Париже.  Он так живо рассказывал, что мы,студенты, будто путешествовали вместе с ним и все, что он видел, будто мы видели. Алексей Александрович был блестящим рассказчиком.

Возвращение

                 Военная служба сорвала  мою учебу на четвертом курсе. И пришлость исполнять воинскую повинность  далеко на Севере в городе Вологда. В суровые зимы  Севера, когда я стоял на посту, мне много раз приходила на память картина Васильева «Молдавия» и мне становилось на душе теплее.

Там, на Севере, я сделал множество этюдов и зимние, и летние, и осеннние, и даже  весенние, особенно мартовские мотивы.

Талые снега, половодье. Но картина Васильева  «Молдавия» держала меня в плену. Тогда я думал, что никогда  не достигну таких высот  в искусстве. Кончился срок службы и меня отпустили на все четыре стороны света. Собрал вещмешок и чемодан с этюдами и поехал на Родину.  С железнодорожного вокзала  сразу  в училище, еще в военной форме с чемоданом и вещмешком с этюдами.

Занятия уже шли, был октябрь.

             Зашел к директору и оторопел, вместо Майко за столом сидел  Васильев.

— Какие будут ко мне вопросы?

Я даже не успел поздороваться.

— Спешу на лекции, быстро, что там у вас.

Мы разговорились, стал показыввать ему мои северные этюды. он так увлекся работами, что забыл про свои  занятия. Вспомнил о них через несколько часов.

— Господи! Ну  и засиделся, ну да ладно, показывай дальше, чудесно. Мы сделаем выставку. Он чмокал губами, делал замечания, восторгался, ерзая на стуле.

Если с самого начала я был в растерянности- постепенно он вернул  во мне уверенность.

— Значит так, вы будете учиться у меня — это первое, сразу вам определят стипендию, если жить негде, устроим в общежитие.

И все он сделал, всегда ставил меня в пример и посоветовал, выставку  в 90 работ  оставить для музея училища, сейчас,увы, там в  фондах так называемого лицея Плэмэдялэ и следа не осталось, ни постановок исполненные мною, ни дипломной работы картина «На колхозном базаре» тем более все мои северные этюды, все разбазарили. Такие перемены произошли и в государстве и в душах людей, в культуре и во всем, под зонтиком демократии. Серость, обиженные, бесталантливые,всякие мошенники от культуры взяли верх и торжествуют.

           На одной из выставок Алексей Александрович показал две картины «Зарастают военные тропы» — старая полуразвалившаяся крепость, вразброд пасутся около крепости овцы, мальчик в красной рубашке со шлемом танкиста на голове — пастушок. Я помню, сразу после войны  что только не надевали  на голову мальчишки: пилотки, фуражки с лакированными козырьками, шлемы от летчиков и танкистов. Причем  бравировали больше всех те, которые имели на этих головных уборах звездочки.

          Картина «Птицеферма» , первый план — огромное количество белых курей, освещенное солнце ма закате. и на заднем плане — изумительный   пейзаж Молдавии.

Я стоял перед этими шедеврами очарованный. Все дышало, окутаны воздухом, все вибрировало и двигалось. Мелкими разноцветными мазками ему удавалось главное построение, которое переходило и к зрителю. Он всю жизнь писал кодры и находил характерные  черты Молдавии. То, что делал Алексей Александрович еще ни один художник в Молдавии не достиг. Хотя стараются о нем умалчивать, даже после того, как он покинул этот мир. Это большая ошибка. Левитан по национальности — еврей, но он воспел Россию лучше, чем любой русский художник.

И Левитан и Айвазовский считали  себя  русскими художниками. Васильев считал себя  молдавским художником. Он обогатил нашу культуру , хотя по национальности он  русский. Его еще при жизни пытались очернить.

Большие таланты всегда богаты завитниками. Это было во все века, это будет всегда.

Соседи

               На пересечении проспекта Ленина и Измайловской улицы  стоял трехэтажный дом. В этом доме  жили художники, а на третьем этаже  располагались творческие мастерские. По воле судьбы мне распределили маленькую мастерскую  в этом доме, рядом с мастерской Алексея Александровича Васильева. Мы часто встречались и много говорили об искусстве.

Несмотря на  то, что я только начинал свой путь в искусстве, а Алексей Александрович уже известный,  маститый  художник с высоким почетным званием и человек солидного возраста, не гнушался и спрашивал меня, подводя к очередной своей новой картине.

— Ну как?

И всегда видно было, что он волновался.

— Завтра зайди еще, я ее кажется докончу, вот тут и тут надо еще пописать.

Я не мог ему ничего говорить или что-то советовать, потому что он был королем живописи.

          Как-то ему все об этом сказал, он долго смеялся, хлопал меня по плечу и говорил, что я заблуждаюсь.

Часто я выкидывал множество эскизов рисунков, как мне казалось, неудачные оттиски. Однажды Васильев зашел в мою мастерскую и увидев, чем занимаюсь, он ужаснулся.

— Разбойник, транжир, что ты делаешь, не выкидывай ничего, я тебя умоляю.

И стал собирать мои листы, готовые отправиться в мусорку.

Васильев был добрейшим человеком, звал в гости, показывал оригиналы работ Саврасова, что висели у него дома. Рассказывал о своей жизни, о своей молодости.

Болезнь

             Васильев неделями не приходил работать в мастерской, по лестницам на третий этаж поднимался медленно.

Я как-то раз говорю ему:

— Помогу вам подняться.

Он отрицательно помотал головой:

-Я сам.

Тихо сказал он, его глаза не были наполнены радостным блеском, как раньше, они как-то потухли или, как говорят  художники, пожухли.

Васильева не стало. На Армянском кладбище его дочь Наташа долго поправляла покрывало в его гробе, опустив низко голову, капали слезы, долго прощалась с отцом и великим художником.

          А когда гробовщики забивали гвозди в крышку гроба, каждый удар бил по голове как кувалдой…

Эм. Килдеску

Франция, 2010 год