Из серии впервые публикуемых рассказов широко известного писателя Василия Яна предлагаем «Сон про Мэри Конт».
Жена Василия Григорьевича Лидия Владимировна Янчевецкая в письме отцу НА Алексею Александровичу Васильеву пишет: «Посылаю Вам, как будто последние, два рассказа — я люблю самый маленький.
А изумруд этот был у В.Г. до последних лет и потом в поезде он потерял его«.
Именно этот рассказ представляем вниманию.
В. Ян
СОН ПРО МЭРИ КОНТ
Я вообще постоянно вижу сны. Они бывают различные: и беспорядочно-хаотичные, и очень логические, которые развертываются как целые новеллы. Я часто вижу одни и те же места и людей, которых в жизни встречать не приходилось. Например, я видел во сне Чингиз-хана, говорил с ним, один раз боролся, и он хотел переломить мне спину.
Таким образом, моя жизнь раздваивается: в моих снах проходит самостоятельное существование, не имеющее отношения к моей реальной, повседневной жизни.
Лев Толстой заметил однажды, что, если бы наши сны имели продолжение, то можно было бы говорить о двойном или двойственном существовании человека. Это я говорю между прочим, а сейчас хотел бы рассказать сон, который видел так ярко, что помню его гораздо отчетливей, чем множество событий моей реальной жизни.
Когда-то давно я жил в Константинополе, где провел несколько лет, и во сне мне четко представилось, что я снова там прохожу по Европейскому кварталу «Пера». Вечер. Узкая улица. Народ идет густым потоком по асфальтовой мостовой.
Отель Токатлян в квартале Пера, Константинополь.
Я остановился возле окна магазина случайных антикварных и ювелирных вещей. Восточные украшения, пестрые шелковые и кашемировые ткани, восточное оружие, блестящие клинки с рукоятками из слоновой кости. Маленькие пузатые бронзовые идолы. В футлярах брошки, кольца, серьги, бриллианты.
Я увидел около себя двух девушек. Они смотрели в окно магазина.
— Нет… Придется продать мое ожерелье…
Я посмотрел на говорившую. Нежное, юное лицо. Характерный профиль, знакомый до боли профиль… На шее зеленое ожерелье. Другая девушка – бледная, с матовым лицом и черными блестящими глазами. Обе одинаковых лет: «на заре туманной юности»…
Они вошли в магазин. Сквозь окно я следил. Старый, низенький полуседой продавец бережно взял ожерелье, которое одна сняла с шеи. Он разглядывал его через лупу и на свет электрической лампочки. Я вошел в магазин. Дверь с колокольчиком болезненно звякнула.
Я стоял рядом с девушкой. Знакомый профиль. Это было восемнадцать лет назад, в турецком городе. Я тогда подарил это самое ожерелье из двадцати семи изумрудов — три счастливые девятки. Один камень тогда я оставил себе, ювелир мне из него сделал перстень. Осталось двадцать шесть.
Продавец говорил:
— Я согласен, что ожерелье ценное, но сейчас взять его не могу. Может быть найдется покупатель, даст хорошую цену. Оставьте его.
— Но я не могу ждать, мне надо уезжать. Сколько вы дадите?
— Я могу дать только четверть настоящей цены – полтораста меджидов, — и он осторожно положил ожерелье на черный бархат витрины.
Я неуклюже вмешался:
— Разрешите мне посмотреть ожерелье.
Продавец закурил сигару, точно что-то обдумывая. Потом решил показать. Достал с витрины ожерелье.
Да! Это было то самое, знакомое ожерелье – двадцать шесть изумрудов, индийских, безжалостно пробитых насквозь.
— Я покупаю эту вещь. Я слышал, что вы даете за нее полторасто меджидов. Я вам предлагаю триста. Согласны?
Продавец стал дымить сигарой, что-то спорить, доказывая, что можно продать дороже.
— Благодарю вас! – сказала девушка с ясными, сияющими глазами.
— Я буду рада, если эта память моей матери попадет хорошему человеку.
Я достал кошелек кожаный, развязал, отсчитал золотыми монетами условленную цену. Продавец продолжал ворчать:
— Но за комиссию я должен получить еще пятьдесят меджидов?
— Вы их получите. Но передайте деньги владелице этого ожерелья.
Деньги перешли к продавцу. От него в маленькие руки девушки.
Ожерелье лежало в моем боковом кармане, когда я снял с пальца изумрудный перстень и показал девушке.
— Вы видите, что этот камень родной брат ваших изумрудов – он так же пробит, чтобы быть одетым на шнурок. Того же цвета. Их было раньше двадцать семь – три девятки. Девятка на востоке – счастливое число. Ожерелье ждало восемнадцать лет, чтобы встретиться с этим камнем.
Девушка смотрела на меня недоверчивым, пристальным взглядом.
— Разве вы… Ян?
— Да, это мое имя.
Я был потрясен. Давно полузабытая тайна вдруг стала выплывать передо мной, точно утреннее солнце из тумана.
Мы вышли вместе. Прошли узкими улицами, пробираясь в толкотне среди восточных людей в фесках и тюрбанах. Электрические и керосиновые лампы освещали груды яблок, бананов и других фруктов.
Я говорил, что знал одну девушку по имени Мэри Конт. Она мне оказала большую услугу, удержала от безумного поступка, продиктованного отчаянием. Я ей подарил зеленое ожерелье. Потом я уехал из этого восточного города, не успев попрощаться, — за мной следили.
Мы шли. Я колебался, что предпринять. Я передал ожерелье девушке, прося оставить его как память. Она сказала, что ее тоже, как и мать, зовут Мэри Конт.
Большое здание. Перед ярко освещенным входом с рекламными картинами Львов, Коней и паяцев – толпятся люди. Это цирк, бродячий полу-балаган.
— Вы пойдете ко мне? Я вас угощу душистым черным кофе.
Мы вошли в просторный сарай, где толпились цирковые артисты. Одни репетировали свои цирковые номера, другие спали на кроватях, поставленных вдоль стен.
Мэри Конт подвела меня к одной из кроватей, покрытой клетчатым пледом. Над ней, на стене висели костюмы, яркие, с блестками и мишурой.
Артисты громко обменивались насмешливыми фразами. Ясно доносилось:
— Мэри сегодня подцепила старичка… Верно богат… Выгодная операция…
Подруга принесла низенький столик, резной, украшенный перламутром, похожий на табуретку.
Быстро подошел слуга из кофейной в белом переднике. Поставили передо мной поднос с тремя крохотными чашками кофе.
Лицо Мэри стало печальным. В глазах блестели слезы. Но она взяла себя в руки и стала смеяться. Я шутил, рассказывал о путешествиях по Востоку. Выпил чашку сладкого, ароматичного кофе.
— Хотите еще?
— Да, пожалуйста.
— Макс, попроси прислать еще три кофе.
Уродец на кривых ногах, торчавший около нас, слушая разговоры, побежал.
Слуга принес еще поднос с одной чашкой кофе и узкой рюмочкой с каким-то рубиновым напитком.
— Что это?
— Абрикотин. Разве вы не заказывали?
— Хорошо. Пусть остается.
Я выпил кофе. Выпил абрикотин. Голова затуманилась. Все закружилось. Я потерял сознание.
Я очнулся в постели. В одной рубашке, покрытый клетчатым пледом. С трудом пришел в себя и вспомнил, что со мной произошло.
Мэрии Конт не было. Кругом стояли цирковые артисты, или слуги, или черт знает кто…
Все подобострастно и с очень любезными улыбками подавали мне цирковые костюмы, лохмотья, кружевные детские воротнички, — всякий хлам.
— Но где моя одежда? Кто унес ее?
— Мы не знаем… Идите жаловаться в полицию.
Что делать? Не надевать же эти пестрые тряпки и проходить гороховым шутом мимо глумившихся надо мной людей.
Пора умереть, пожил довольно. Сам наказал себя за проступок далекой юности. Проступок и не один. Перстень на пальце почему-то не сняли. В нем яд кураре. Достаточно капли, чтобы улететь на крыльях сна туда, где я стану ничем или летающей в безбрежных просторах вселенной — тенью.
Я вытянулся на спине. Сложил руки на спине, закрыл глаза. Вероятно меня приняли за умирающего. Подошел человек. Припав к сердцу слушал. Тронул пальцем глаза. Приподнял веко. Я продолжал лежать неподвижно. Все равно! Будь, что будет! Жить надоело.
— Зачем вы здесь? – спросил голос.
Я открыл глаза. Пожилой человек, с черными восточными глазами (потом я узнал, что он был фокусник и гипнотизер) переспросил меня на разных языках.
Я подумал. Успокоился и ответил:
— Я был у дочери. Я нашел мою дочь, которую искал много лет. Она в плохом, очень плохом обществе, если ее друзья ограбили ее отца.
— Но кто ваша дочь?
— Мэри Конт.
— Этого не может быть! Это необычайно!
И фокусник закричал:
— Мэри Конт нашла своего отца!
Со всех сторон посыпались возгласы:
— Смотрите! Это отец Мэри Конт!
— А где моя дочь? – спросил я.
— Она убежала топиться в Босфор, — сказал один из мальчиков, толпившихся возле меня. – Нет, она сказала, что поднимется на старую башню и бросится вниз. Или, может, под трамвай…
Фокусник продолжал распоряжаться. Укротитель львов ударами хлыста разогнал мальчишек. Глумившиеся раньше люди приносили мне часть моей одежды, приветствовали меня, жали руки.
— Вы нас простите. Мы приняли вас за другого. У нас такой обычай: приучить наших девчонок, чтобы они не приводили с улицы черт знает кого.
Все осматривали ожерелье, брошенное на кровать, сравнивали его с изумрудом перстня.
Я был одет. Я мог уйти в приличном виде. Фокусник сказал:
— Мэри Конт вернулась. Сейчас начнется ее работа на арене. Пойдемте.
Меня провели в места для публики. Цирк был полон. Шумел. Я сидел в ложе. Наконец, номер Мэри Конт. Она выбежала на ковер стройная, легкая, с грациозными, заученными движениями. На меня не обратила внимания. Канат с петлей, спущенной с потолка, поднял ее до трапеции. В розовом трико, в мишурных блестках, с изумрудным ожерельем, дважды обвившим кисть ее руки, она была олицетворением грации и уверенной ловкости.
Она летела по воздуху с одной трапеции на другую, беззаботно проходила по туго натянутой проволоке. Петля каната подтянула ее совсем под купол цирка, где она повисла, зацепившись за трапецию ногой, головой вниз.
Вдруг она оторвалась, перевернулась в воздухе и спрыгнула в сетку.
Цирк гремел аплодисментами, криками восторга. Мэрии Конт несколько раз вбегала, раскланиваясь. Наконец она послала воздушный поцелуй в мою строну и скрылась.
«Я с ней никогда не расстанусь!» — сказал я сам себе. «Ведь «Конт» по-французски значит – «сказка». Я нашел сказку, которую искал много лет»…
Я помню еще темную улицу, яркие сверкающие звезды. Высокие тополя чернеют на синем кобальтовом небе… И постепенно я проснулся.
Такой сон я видел в ночь на третье января 1942 года.
Гляжу в мой изумрудный перстень и думаю: спасибо тебе Мэри Конт, что ты мне явилась среди моих любимых «людей моих снов»! Навести меня опять! Я буду тебе верен, скитаясь по бесконечным дорогам Азии, надеясь встретить маленькие следы твоих ног, будь ты в одежде персиянки, туркменки, афганки или другой восточной девушки. Привет тебе, Мэри! Салям!
Ташкент. 3 января 1942 г.
PS С другими, впервые опубликованными на нашем сайте, рассказами В. Яна можно ознакомиться здесь.