Текст повествует о знакомстве родителей НА Алексея Васильева и Татьяны Бусловой. Вольная реконструкция. Автор рассказа неизвестен.
КАКОЕ ОНО – СЧАСТЬЕ…
Вот уже седьмые сутки, как мы в пути. Мы – это я и пассажиры, с которыми установились, я бы сказала, отношения духовного родства. А ведь и в глаза не видели друг друга раньше. Видно вправду говорят – нигде так не сближаются люди, как в пути и в больнице. Насчет больницы ничего не могу сказать – не приходилось бывать. А вот в пути – это да!
В купе нас было четверо. Мне досталась нижняя полка. Противоположную занял было молодой человек, но сразу же, как только отошел от перрона московского вокзала поезд, — он уступил свое место человеку с седой, окладистой бородой. Мне это понравилось. Доволен был и старик.
— Спасибо, сынок, — сказал, — пусть будет тебе счастье в жизни.
— От чего другого, а от счастья не откажусь, — шутливо ответил тот.
Я быстро взглянула в лицо незнакомцу, — не красуется-ли, подумала, своим великодушием. Но чем больше приглядывалась к нему в пути, тем больше убеждалась, забегая вперед скажу, что узнать его, мне довелось потом – ближе некуда! – душевной щедростью богат этот человек. И не ради похвальбы добр он к людям, а просто не может жить иначе.
— От счастья, молодой человек, никто в жизни не отказывается, — вступил в разговор человек с полки, что надо мной. Был он кряжест, приземист. Лет под пятьдесят.
— Ну, что-ж, пора, пожалуй, знакомиться, — продолжал он, — я Иван Петрович. Зоотехник. Во Владивостоке мой конечный пункт.
Старик с окладистой бородой назвавшийся Егорычем оказался председателем колхоза. Ехал на Чукотку.
— А ты, добрый молодец, кем будешь?
— Художник я, отец, а зовут меня Алексеем.
— Художник, говоришь, а куда путь держишь.
— Пока на Хабаровск. А там видно будет.
На Вашу телеграмму о желании(!) работать в школах города Хабаровска сообщаем, что вакантные места учителей в г. Хабаровске имеются…
То, что молодой мужчина художник и едет так далеко от Москвы заинтересовало и меня. Мы разговорились и я узнала, что окончил он ВХУТЕМАС. Ехать ему туда же, куда и мне – в Хабаровск. Посмотреть, — как он выразился, — далекие края и испытать себя на прочность.
— Ну, а девушка наша молоденька, кто из себя будет, — спросил Егорыч.
— Учительница я, биологии. Зовут Татьяной.
— Сколько же ты получать будешь в наших краях за свои уроки?
— Не знаю. Не думала об этом.
— Неужто? – удивился Егорыч, и, ласково взглянув на меня проговорил с растяжкой, — молодец!… Хорошая это пора – молодость. Сколько ее в нашем вагоне. И все куда-то спешат, стремятся. Смотришь – душа радуется!
А молодежи и в самом деле было много: живой, веселой, разноголосой. В те тридцатые годы многие девчата и ребята отправлялись на освоение Сибири, Дальнего Востока, ведомые побуждениями совершать поступки, говоря высоким стилем, величественные.
— Куда бы вы хотели поехать? – спросили меня вручая аттестат об окончании МГУ.
— Туда, — ответила, где больше всего нужней.
— Большой спрос на учителей пришел из Хабаровска.
— Значит — поеду туда.
… Сутки за сутками отмеряет путь наш пассажирский. Я впервые еду так далеко и мне все интересно: густые, убегающие от нас за окном вагона зеленые леса, хороводы перелесок, бескрайность, одетых в белые саваны, полей. Особенное удовольствие доставляли остановки с их пристанционными базарами, с их оживлением, выкриками голосистых торговок:
— А вот молочка горяченького, картошечки разворной кому? Огурчиков солененьких…
Буслову Татьяну, окончившую МГУ в 1937 году, прибывшую по путевке Наркомпроса, направить в распоряжение Хабаровского Гороно преподавателем биологии. Хабаровск, 10 марта 1938 года.
На базары, наскоро накинув на себя пальтишки, мы выбегали всегда вместе с Алексеем. Набегавшись на февральском морозце среди торговых рядов, возвращались возбужденные, с грудой всяческой снеди, и, сразу все – на общий стол.
— Гляжу я на твою шубенку, подбитую рябьем мехом, заметил как-то Егорыч, когда раскрасневшаяся на морозе вбежала я в вагон, на ходу потирая замерзшие руки, — и думаю, а есть ли у тебя одежда понадежнее для наших краев? Или в багаж сдала.
— Какой багаж, — отвечаю смеясь, — тут все, что со мной, — указываю на чемоданчик, все мое студенческое богатство.
— Не гоже это, девушка, да и малахай тебе добрый на голову надо, а не эту твою камилавочку.
— Авось не замерзну. В Москве ведь тоже стужа, а ничего не жалуюсь.
— Какая-ж это стужа. Тебя ожидают такие морозцы – лед трескается – гул идет, птицы падают на лету.
За разносолье да за чаепитие садились мы в вагоне всегда вместе. Тут и нанизывалась, словно бусинки на нитку, одна беседа за другой.
— Вот мы говорили давеча о счастье, — начал в один из таких дней Иван Петрович, — от него, мол, никто не отказывается. А в чем оно – счастье? Много раз заводил я об этом разговор, а к единству на этот счет, приходить не доводилось. У каждого – свой расчет. Иной ищет для себя, где потеплее, побогаче, а иной о тех, кто следом идет. Знал я одного человека. Деньжищ у него было — куры не клевали, а помер – след его затерялся среди людей…
— Видно жил, тот знакомый ваш, только для себя, — вставил Егорыч.
— Я об чем думаю, — продолжал Иван Петрович, не отвечая на реплику, — спрашиваем мы нашу девушку – каков у тебя оклад будет, а она отвечает – не знаю…
— У меня еще часовые будут, — вставила я.
— Да едешь-то ты куда? Одевка, обувка – вон на тебе какая. Хватит тебе твоих “часовых”, чтобы быть как надо в холодных краях. Об этом, говоришь, не подумала. Смекаешь – к чему разговор?
— Начали вы о счастье…
— К нему и веду.
— Хотите сказать, — поддержал Алексей, — что не расчет у Тани на первом плане.
— То-то вот и оно… А сам как думаешь?
— Без денег в жизни, конечно, не обойдешься, но жить, полагая, что в них все: вес человека, его авторитет, уважение в обществе, — значит, по-моему, быть скорее несчастным, чем счастливым.
— Верно говоришь.
— А по-моему, начала я, — мало говоря о счастье в жизни касаться только вопросов денежных. Я вот, например, счастлива, что просто живу, что доверено мне большое дело — воспитывать ребятишек. И, если вырастут они людьми достойными, как же я буду счастлива!
Сказала и чувствую, как рука Алексея, сидящего рядом со мной, нежно коснулась моей. Я быстро взглянула на взрослых, а те, словно не заметив, спокойно раскуривали один от другого, толстенные самокрутки.
— Одним словом, подвел итог разговора, — Иван Петрович, — чем больше успеешь в жизни отдать себя на пользу людей, тем богаче вернется тебе почетом. А ты, Танюша, у нас молодец. Это верно. Дай-то бог тебе хорошую судьбу.
— А бывает, — усмехнулся Егорыч, — ждешь ее впереди, а она, глядь, рядом сидит…
Думаю, не в первый раз заметили старшие, что изменилось что-то в наших с Алексеем отношениях. Не ускользнуло, наверное, как стал Алексей для меня просто – Алешей, а я, краснея, отзываюсь на его ласковое – Танюша… Ну, что-ж, были и они молодые. В нас видели они и свою молодость, и свое будущее…
Укладываясь на ночь в эти последние сутки нашего пути, Егорыч проговорил:
— К завтрему будем на месте. Счастлив, что познакомился с хорошими людьми, — сказал и усмехнувшись добавил, — вот оно как получается – куда не верти, а все обернешься к этому слову. Весомое оно – это слово – счастье!…
В ту ночь я долго не могла заснуть. Каково оно будет мое завтрашнее? Новые люди. Новая обстановка. Я хоть и была уверена в себе, в своей подготовке к началу трудовой деятельности, а сердце нет-нет да и застучит тревогой…
Справка дана Бусловой Т.А. в том, что она работала в школе 32 города Хабаровска в качестве педагога с 11 марта 1938 года по 10 июня 1938 года.