От сайта НА:  Начинаем печатать  воспоминания Татьяны Ширшовой — подруги Натальи Васильевой — об их путешествии по северным городам и весям.  О подругах см. здесь  .

Татьяна Ширшова
Сыктывкар, Республика Коми, Россия 

Часть 1. Зарузье

Н. Васльева    Пейзаж, 1968

Летом 1968 года я решила навестить свои родные северные края. Путь мой лежал из Кишинева через Москву, Сыктывкар, Котлас, Архангельск, Холмогоры – до Соловецких островов. Наташа, которая уже запланировала поездку на Дальний Восток, очень хотела составить мне компанию. Мы договорились с ней встретиться в Москве и продолжить наше путешествие вместе. На Дальний Восток, где жила семья дяди — брата отца, Алексея Александровича Васильева, и ее любимая кузина Алька (так Наташа звала ее), которая училась в Кишиневском государственном университете и после его окончания вернулась в родной Хабаровск, Наташа ездила с Галей Крышталь. Вернулись они полные впечатлений. 

Сыктывкар

В Сыктывкар – город моего детства, мы прибыли в самый разгар белых ночей.
г. Сыктывкар.  Пожарная каланча. За ней дом моего детства. Справа, на 3-м
этаже два наших окна.

По-моему, для Наташи это была первая встреча с настоящей северной экзотикой. Небольшой и уютный город, расположенный на берегу реки Сысола, окруженный густой тайгой, серебряное свечение белых ночей, встречи с моими родными и друзьями, поездки в лес за грибами, вечерние катания по реке на катере, посещение музеев – наше не очень длительное пребывание было наполнено событиями и яркими эмоциональными впечатлениями.

Из Сыктывкара наш путь лежал на родину моих родителей – в деревню Зарузье на юге Архангельской области. Поездом Сыктывкар-Москва мы прибыли на станцию Костылево, где нас встретили мои родственники. От станции Костылево в сторону Зарузья хорошая шоссейная дорога была построена в начале 90-х годов, и проходит она метрах в четырехстах от деревни. А в 1968 году, чтобы добраться до этой когда-то большой процветающей деревни, которая благодаря политике Н.С. Хрущева, как и многие другие деревни в России, была признана неперспективной и начала вымирать, надо было приложить большие старания, чтобы найти хоть какой-нибудь транспорт. Мы ехали в кузове грузовой машины, которая подскакивала на бесконечных ухабах, виляла, объезжая ямы и лужи, обдавая нас то грязью, то пылью. Вокруг расстилалась прекрасная холмистая равнина, благоухающая цветущим разнотравьем, зеленели перелески, темнел на горизонте лес.

Зарузье

Деревня Зарузье расположена на левом берегу безымянного ручья, который впадает в маленькую речку Рузу, а Руза – в Соденьгу. Свое название деревня получила потому, что по отношению к волостному центру – Спасской, она находится за Рузой. Около дома моих родных ручей делает сложный зигзаг, поворачивая сначала с севера на юг, затем на запад и снова на юг, создавая естественную водную границу, отделяющую дом с усадьбой от основной деревни. Как везде на севере, большой дом моих родственников – пятистенок, состоял из летней и зимней избы. Фасад большого дома с летней избой в пять окон выходил на дорогу, зимняя изба и подсобные постройки были в глубине двора. Летняя изба называется «перёд» и состояла из просторной комнаты с большой русской печью и двух небольших смежных комнат – светелки и закутка. Дома на севере, как правило, строились очень высокие, и вместе с жилыми помещениями под одной крышей находился скотный двор и теплый хлев, тоже высотой в два этажа. Внизу держали скот, а выше, на повети – сено, солому и разный нужный в хозяйстве инвентарь.
д. Зарузье.  Дом родных Т. Ширшовой

Прекрасно людей, быт и архитектуру северной деревни отобразил в своих картинах талантливый советский художник Владимир Федорович Стожаров. Москвич по происхождению, он бòльшую часть своей творческой жизни посвятил русскому Северу, объездив почти всю Россию. В течение многих лет он совершал творческие поездки в Псковскую, Новгородскую, Ярославскую, Костромскую, Владимирскую области, побывал на озере Байкал, в Иркутске, Омске, на Иссык-Куле, на Енисее и Ангаре. Многие его картины посвящены природе, быту и жителям Архангельской области и Коми АССР. В 1962 и 1963 годах в составе творческой группы московских художников он совершил поездку в Архангельскую область по Северной Двине и Пинеге, в 1964, 1965 и 1969 годах – в Коми АССР по рекам Мезени, Вашке, Ёртому, Пыссе. В 1968 году за картины «Новый Север», «Белая ночь. Село Важгорт», «Суббота», «Село Большая Пысса», «Исады. Переправа» из серии пейзажей «На Севере России» ему была присуждена Государственная премия РСФСР имени И.Е. Репина. (От сайта: на наших страницах  можно ознакомиться с творчеством художника и его биографией).

В. Стожаров  «Село Большая Пысса»

Нас поселили в зимней избе, которая состояла из двух комнат с русской печью и молчаливым радио. Весь дом был буквально напоен ароматом луговых трав и цветущих злаков. Было начало июля, окружающие нас луга и поля пестрым ковром расстилались вокруг, окаймленные рощами и орошаемые водами ручья и живописных речек – Рузы и Соденьги. Может ли душа художника устоять перед такой красотой? Наташа вооружалась этюдником и отправлялась в приглянувшееся ей местечко. Но не успевала она удобно устроиться для этюдов, как начинался дождь и ей приходилось тут же возвращаться домой. Лето было дождливое, дожди шли каждый день. Но это были кратковременные «грибные» дожди. А недалеко от нашей усадьбы стояла великолепная березовая роща, которую в деревне называли Красивая чащà – именно так, с ударением на последнем слоге. Стоило только чуть углубиться в лес, как грибы буквально сами лезли в корзину. В траве краснела земляника, темнели заросли черники и голубики. Эти дары природы украшали и обогащали наш стол.
Каждый день нашего пребывания в деревне был насыщен событиями. Мы мылись в настоящей бане, которая стояла на берегу ручья и топилась «по-черному», по неопытности с трудом выползая оттуда перепаренные, пропахшие дымом и запахом березовых веников. Грелись на русской печи после того, как во время одной из прогулок по окрестностям деревни промокли до нитки. Побывали в гостях у родственников, которые угощали нас настоящей пшеничной кашей, томлёной в русской печи. Пытались ездить верхом на единственной в деревне лошади. Собирали цветы в полях. Громадные благоухающие букеты стояли в нашей комнате в ведрах (вскоре мы поняли, что лучше их видеть в полях и лугах). Для нас все было экзотикой, все вызывало восторг и создавало необыкновенное возвышенное настроение. Хотелось все обойти, все увидеть, узнать, осмыслить. Вымирающая северная деревня, населенная стариками, в которой не было ни электричества, ни радио, ни телефона, окруженная бескрайними просторами, как-то еще жила.

Луг

В то время в деревне была только одна молодая душа – моя двоюродная сестра Нина, синеглазая красавица с копной вьющихся волос, окончившая среднюю школу и не решившая еще, как ей жить дальше. В четыре часа утра она бежала в телятник, единственное государственное «предприятие», сохранившееся в деревне, чтобы подоить немногочисленных коров. Освещался телятник электрическим светом, который подавался от тракторного движка, которым управлял ее отец – Василий Иванович. Второй раз она бегала на вечернюю дойку. Естественно, что нам с Наташей было любопытно не только посмотреть, но и попробовать самим, как говорят в деревне, «подергать за сиськи». Нина проинструктировала нас, что надо делать. Глядя на то, как ловко и легко она управляется с этой работой, извлекая упругие струи молока из вымени коровы, мы решили, что для нас это тоже не составит большого труда. Однако, увы, оказалось, что это далеко не так легко. Руки Нины легко и ласково скользили по соскам, тугие струи молока со звоном ударялись в стенки ведра, корова время от времени поглядывала на доярку добрыми глазами. Нас с Наташей она приняла не так ласково, наши потуги не увенчались успехом. Но для нас это был очередной урок – мы начинали понимать, как нелегок крестьянский труд.

Девушки доят корову

Как-то мы вызвались помочь ворошить сено. Скошенная трава лежала на лугу в валках. Чтобы она хорошо просохла, надо было их время от времени ворошить, переворачивая отсыревшую нижнюю часть к верху. А дожди, которые не позволяли Наташе работать на пленере, промочили скошенную траву так, что ворошить ее оказалось очень непросто. Сначала мы играючи переворачивали ее вилами, но через какое-то время почувствовали, что силы убывают, а на руках образуются мозоли. Стыдно было перед Ниной, которая легко и быстро, делала эту работу. Однако, что взять с нас, городских, не знакомых с таким трудом?

Вставали мы рано, но к тому времени, когда начинали завтракать, Нина уже успевала подоить коров, сбегать в лес, собрать грибы и ягоды. А вечером после дойки бежала на танцы в деревню Спасская, за шесть километров от Зарузья. Возвращалась довольно поздно. Но ночи были еще светлые, а молодежь деревни давно привыкла покрывать такие расстояния. Наташа с большой симпатией относилась к Нине и решила подарить ей свое колечко. Нина была очень рада такому подарку, одела колечко и побежала на танцы. Вернулась она раньше обычного. Палец, на котором было кольцо, распух и уже начал синеть. Мы попытались снять его при помощи мыла и других ухищрений, но кольцо сидело прочно, а палец уже начал чернеть. В конце концов мы распилили его напильником. Нине было очень жаль колечка и она продолжала носить его распиленным.

Несмотря на дожди, мы очень много ходили по окрестностям. Нашей постоянной одеждой были болоньевые плащи, на ногах резиновые сапоги. Мы посетили деревню Спасскую – ближайший от Зарузья крупный населенный пункт, в котором была средняя школа-десятилетка. Дети из Зарузья учились в этой школе, отправляясь на уроки ни свет-ни заря в любую погоду, преодолевая расстояние в шесть километров туда и столько же назад. Мы легко одолели это расстояние, наслаждаясь красотой окружающей природы. Когда-то это было большое и богатое село с великолепным Спасо-Преображенским собором. Мы увидели его в плачевном состоянии. В советский период в храмовом сооружении располагалась МТС, арка главного входа была расширена для прохождения техники, кладбище около церкви ликвидировано, кругом запустение, ржавые останки старой техники, безлюдье. Но, несмотря на запущенный вид, облупившуюся штукатурку, отсутствие креста на куполе церкви, это было самое величественное здание во всей обозримой окрестности.

«Спасо-Преображенская церковь — единственный в районе памятник архитектуры ХIХ века. Церковь была освещена в честь Преображения Господня 19 августа 1829 года. Она поражала современников своими размерами. Большая колокольня возвышалась над куполами и хорошо просматривалась с большого расстояния. В церкви было три придела – в честь Преображения Господня, Покрова Богородицы и святителя Николая Чудотворца».

Церковь Преображения Господня

К счастью, храм не был окончательно разрушен. В начале двухтысячных годов, когда разрушать было уже нечего и народ начал созидать, жители Спасской своими силами принялись его восстанавливать. В настоящее время он в основном отреставрирован и является действующим храмом. Во время реставрационных работ дети нашли клад ‐ пропавшие храмовые иконы Троицкую и Тихвинской Богородицы.  А тогда мы с Наташей смотрели на эти развалины, запустение и безбожное отношение к единственному на весь Устьянский район историческому, архитектурному и культурному памятнику со скорбью.

Кстати, в нашей поездке по этой прекрасной Архангельской земле в 1968 году мы часто сталкивались с руинами и развалинами.

В деревне с красивым названием Маренник мы решили навестить моего дядю, которого мне не довелось видеть. Расположена она довольно далеко, километрах в десяти – двенадцати от Зарузья. Нам объяснили, что идти надо по берегу реки Соденьги (по-над Соденьгой), заблудиться невозможно. И мы, отчаянные, смело пошли по берегу живописной речки Соденьги, любуясь окружающими просторами, скромной красотой тихой северной речки, в которой раньше, говорят, было много ценной рыбы. От Зарузья в сторону Маренника дорога лежала через довольно густые леса. Тишина нарушалась только скромным чириканьем птиц, жужжанием мух, писком комаров и плеском воды в речке Соденьге. Кругом ни души. За время нашего пути мы встретили только одного мужика, которого спросили, правильно ли мы идем в деревню Маренник. Он ответил нам: «Но!». Мы решили, что он или не расслышал или не понял нас, и повторили свой вопрос. Он нам с невозмутимым видом ответил: «Но». Народ на севере немногословный и невозмутимый. Потом уже мы поняли, что в северных деревнях «но» часто употребляют вместо «да».

Деревня Маренник

Преодолев длинный путь, усталые, но воодушевленные, мы вошли в Маренник. Когда-то это была большая и богатая деревня. Так же, как в Зарузье, там насчитывалось более 50 дворов. Во время нашего посещения оставалось около 14домов, в которых жили в основном старики. Мы остановились посреди улицы и стали искать кого-нибудь из жителей, чтобы узнать, где дом моего дяди, а вернее, его жены Анны Константиновны, которая родилась и всю жизнь прожила в Мареннике, работая учительницей в школе. На улице ни души. Наконец, к нам подошла женщина и спросила, кого мы ищем. Мы сказали, что пришли из Зарузья к Анне Константиновне Ширшовой. Женщина оказалась ее сестрой. Она сообщила нам, что Анна Константиновна ушла в лес, а мой дядя – Иван Иванович, лежит в больнице в селе Бестужево, и предложила нам подождать в ее доме. Мы предпочли сначала погулять по деревне, которая, в отличие от равнинного Зарузья, окружена лесами.

Анна Константиновна вернулась уже к вечеру с грибами и ягодами, но нам она почему-то не обрадовалась, встретила довольно сухо. И хотя чаем из самовара она нас напоила, но беседа не клеилась, на мои вопросы о дяде она отвечала очень сдержанно, и мы отправились в обратный путь. Двенадцать километров обратного пути мы пролетели, как на крыльях. Каким родным и уютным показалось нам наше Зарузье! Прошло почти 60 лет с тех пор, а я время от времени вспоминаю ту холодную встречу и не могу понять, почему такой образованный и тонкий человек, как Анна Константиновна, влюбленный в свой Маренник, в литературу, в поэзию, так сухо встретила нас. Вот одно из стихотворений, которые она присылала моему отцу в Кишинев.

Вот и кончились «походы»,
Отзвенел любимый лес.
Летней нет красы в природе,
Яркой синевы небес.

Стал печален лес на диво,
В нем не свищут соловьи.
По тропинкам суетливо
Оттрудились муравьи.

Солнце боком покатило
И вот-вот в закат уйдет.
А денек такой тоскливый,
Знать, зимы природа ждет.

И опять я по Бревеннику
Спускаюсь, не спеша,
По нашему Мареннику
Грустит моя душа.

(От сайта:  Наташа в письмах также  отмечает красоту неба:
Места здесь довольно простенькие, но все время красивое небо.   Уже есть грибы, много земляники.)

Сходили мы пешочком по ухабистой глинистой дороге за 18 километров в поселок Октябрьский, с 1975 года административный центр Устьянского района, а в то время – пыльный, безликий рабочий поселок, в котором жила еще одна моя сестра.

В то лето мы с Наташей пешком отшагали около 100 километров. Но походы-походами, километры — километрами, а главное – это встречи с людьми, простыми и необыкновенными северянами. Как написал в своих воспоминаниях мой двоюродный брат Н.В. Кононов, лауреат Государственной премии СССР по науке, родившийся в Зарузье: «В Архангельском крае всегда жили свободные люди. Они никогда не были ничьими холопами. У нас никогда не было помещиков и кулаков. Всеми делами, вплоть до создания колхозов, управляла община. В колхозе тоже длительное время вопросы решались коллективно. Со времен Ивана Грозного здесь были государевы земли». Кажущаяся суровость северян – это отражение суровых условий жизни, необходимость постоянной мобилизации физических сил для выполнения тяжелой крестьянской работы, не очень продуктивной в условиях севера на малоплодородных землях. И мы с Наташей наблюдали, как медленно и постепенно сходит эта суровость с усталых лиц архангельских крестьян, когда они собираются вместе за праздничным столом, чтобы отметить какое-нибудь событие.

Как-то раз моя тетя сказала нам, что нас пригласили в гости, чтобы отметить день рождения дочери подруги юности моих родителей. В большой горнице с русской печью нас посадили за длинный стол, уставленный деревенскими яствами. Конечно, главные блюда составляли грибы и ягоды: Грибы соленые, грибы вареные, ягоды моченые, картошка отварная. Кроме именинницы – дочери хозяйки, которой исполнилось 40 лет, и нас, все гости были немногочисленные старики, которые доживали свой век в умирающей деревне. Разлили вино – красное и очень сладкое, и чай. Мы обратили внимание, что все старики налили вино в горячий чай. Тостов не было. Просто гости по очереди или одновременно говорили, что, ну вот, дай бог здоровья и хорошей жизни молодой. Спокойно, рассудительно, неброско. Отхлебнули беззубыми ртами из стаканов чай с вином, пожевали картошечку с грибами. Прихлебнули еще чайку. И у нас на глазах щеки стариков зарумянились, глаза заблестели, спины выпрямились, душа запросила песни. Конечно, как всегда за таким столом, все началось с застольной: «Хас-Булат удалой, бедна сакля твоя; Золотою казной я осыплю тебя…» Сначала тихо, в разноголосицу, потом все дружнее и громче, и вот уже все подхватили песню, и она зазвучала так, как поют только на севере – грянула заливисто, с какими-то незнакомыми нам переливами. Хор Пятницкого мог бы позавидовать такому исполнению. И мы с Наташей в меру своих сил и знания текста подхватили ее. Вино с горячим чаем возымело свое действие. Наши лица тоже зарумянились, стало тепло и душе, и телу. Я никогда не слышала, чтобы Наташа пела. Она была человеком большой самоиронии, и многие годы после этой поездки она рассказывала о ней только в юмористическом плане, и вся наша поездка выглядела, как бесконечный анекдот. Мы и действительно очень много смеялись. Тогда еще в тех краях сохранилось не только характерное северное «оканье», своеобразные архангельские интонации и говор, так называемый поморский говор. Многие слова мы просто не могли понять, иногда попадали впросак, и это тоже веселило нас.

Источник  https://youtu.be/gTeJklv74Ck

Наконец в центр комнаты вышла виновница торжества – Зинка, в резиновых ботиках на каблучке и пустилась в пляс, притопывая и громко распевая частушки: «Пошла плясать, дома нечего кусать, сухари, да корки, на ногах опорки». Я сидела рядом с ее мамой, подругой далекой молодости моих родителей. Она любовалась дочерью и восторженно говорила мне: Посмотри-тко, копычча-то, копычча…. , имея в виду ботики с каблучками. Расходились мы в белую ночь. Старики были рады такому редкому в ту пору празднику.

Света в деревне не было. Тракторный движок запускали только рано утром и вечером, на время дойки коров. Чем можно было заниматься по вечерам, когда белые ночи уходили, уступая место сумеркам и темноте длинной ночи?

Наташа улучала любой момент, чтобы писать этюды, но погода издевалась над ней. Выглянет солнышко, прояснится небо, Наташа берет этюдник и отправляется на пленер. Через короткое время небо сереет, и начинает накрапывать дождичек, превращаясь в полноценный дождь. Наташа возвращается, дождик прекращается. И так почти каждый день. По-моему, за время нашего пребывания в Зарузье ей удалось написать один этюд (или два?) и два прекрасных с моей точки зрения портрета – моей тети Александры Владимировны Кононовой и моего двоюродного деда Степана Ильича Ширшова (брата моего родного дедушки, погибшего в 1915 году в Карпатах).
Н. Васильева.  Портрет Александры Кононовой,  1968

На первый взгляд на портрете, написанном Наташей, изображена простая деревенская женщина в скромном платочке, в фартуке, со сложенными по-крестьянски руками. Но если вглядеться повнимательней, во взгляде голубых глаз, устремленных в прошлое, в себя, прочтешь историю нелегко прожитой жизни, спокойное и мудрое ее принятие. В 1968 году, когда Наташа писала портрет, тете Сане было 59 лет. Проработав всю жизнь в колхозе и воспитав семерых детей, получала ничтожную пенсию. Была она невысокого роста, очень миниатюрная, но с железным характером. Сразу после начала войны, когда почти всех мужчин забрали на войну, 32-летнюю Александру Владимировну назначили председателем колхоза «Зарузский». И всю войну она тянула эту лямку с женщинами, устаревшей сломанной техникой, брошенными на стариков малыми детьми, недоеданием и разорительными набегами заключенных, отбывающих наказание в рядом расположенном лагере. Ее мужа, Василия Ивановича Кононова, который до войны работал трактористом, взяли на фронт танкистом и сразу отправили на строительство «дороги жизни». После тяжелой контузии он попал в город Орджоникидзе (в настоящее время Владикавказ), где были организованы курсы по обучению работе на американских машинах марки «студебеккер» и по их сборке.

Василий Иванович был очень скромным человеком, большой молчун, о войне говорить не любил. Как-то в один из дождливых дней мы все сидели в летней избе и попросили его рассказать нам о войне. Он посмотрел на нас своими синими глазами, молча покачал кудрявой головой. Тогда тетя Саня за него рассказала нам, как после освобождения от оккупации территории Чечни Сталин приказал депортировать чеченцев и ингушей вглубь страны за то, что они, якобы, сотрудничали с немцами во время оккупации. Курсантов школы, в которой в это время находился Василий Иванович, привлекали к этой операции. Они подгоняли машины к селению, их отвозили куда-нибудь подальше от села, чтобы они не были свидетелями этого события. Затем загруженные плачущими людьми машины, покрытые брезентом, отвозили на железнодорожную станцию, и людей загружали в товарные вагоны. Когда тетя Саня рассказывала нам об этом страшном событии, Василий Иванович сидел, опустив голову, и только качал ею, погруженный в это тяжелое прошлое. Уже во время перестройки, в 1987 году, вышла книга Анатолия Приставкина «Ночевала тучка золотая», в которой описана эта трагедия, но в то время в реальность таких событий нам трудно было поверить. Не знаю, запала ли в душу Наташи эта история, но я как-то рассказала своему отцу эту историю, и он подтвердил, что это было. Он знал, но никогда этого никому не рассказывал.

В 1945 году, когда война подходила к концу, Василия Ивановича направили на войну с Японией. В Манчжурии он, как и до этого, подвозил боеприпасы. Вернулся он с войны в феврале 1946 года и снова стал работать трактористом.

Простая деревенская семья, а можно писать о ней романы.

Заместителем председателя колхоза, помощником моей тети, был назначен мой двоюродный дед – Степан Ильич Ширшов, с не менее интересной и трагической судьбой. Степан Ильич  – родной брат моего дедушки по маме, который погиб во время Первой мировой войны в Карпатах в 1915 году. Два брата были женаты на сестрах. Моя родная бабушка и жена деда Степана были родными сестрами. Призвали двух братьев на войну вместе. Степан Ильич прошел всю войну. Во время Гражданской войны попал в Петроград, каким-то образом оказался на стороне Революции. Дежурил на посту в Смольном, говорили даже, что чуть ли не у дверей кабинета Ленина. Но это никем не подтвержденные слухи. Получив тяжелое ранение в ногу, он вернулся в родную деревню. Как рассказывали мне мои родные и односельчане, дед Степан был человек очень высокого достоинства, скромный, неразговорчивый, о войне никогда не рассказывал. В 1967 году в честь 50-летия Великой Октябрьской революции его наградили орденом Красной Звезды.
Н. Васильева. Портрет Степана Ильича Ширшова, 1968

Мы с Наташей пошли в гости к моим двоюродным деду и бабушке. Жили они в довольно скромной избе, тихо и неприметно. Дед Наташу сразу покорил, и она с трудом уговорила его позировать ей. Так появился еще один портрет жителя деревни Зарузье. Невысокого роста, худощавый, статный, с чувством собственного достоинства и в то же время чрезвычайно скромный. Он стеснялся нас, но старался не показывать это. На портрете видно по отведенным в сторону глазам. Раненая нога с годами стала болеть все сильнее. Не выдержав этой боли, Степан Ильич застрелился. Он был, говорят, хороший охотник.

Незадолго до нашего отъезда в нашей комнате вдруг «проснулось» радио. Оно трещало и хрипело, но сквозь этот шум все же можно было понять, что передают сообщение ТАСС. Начались Чехословацкие события, советские танки вошли в Прагу. Подробностей узнать мы нигде не могли. Всю ночь вокруг деревни проводил маневры единственный трактор, рокот его мотора создавал тревожное настроение.

(От сайта:  Наталья Васильева в письме отцу в Кишинев подтверждает…
…Как тебе нравится международные дела? Тут по ночам маневрируют тракторы, как это ни странно.)

В этом состоянии неопределенности и тревоги мы попрощались с родными и деревенскими жителями и отправились пешком на железнодорожную станцию Костылево, чтобы продолжить наше путешествие дальше.

PS   От сайта: Знакомство с семьей Кононовых имело продолжение.  В архиве НА сохранилась поздравительная открытка  Александры Владимировны Кононовой с 8 Марта.